— Важнее, чем рассказать правду этим грязным хвастунам, которые крадут твои дела, маленькая крыса? Не похоже на Гримнира, которого я знаю.
— Разве это не так? — прорычал Гримнир. Его ноздри раздулись, камень заскрежетал о сталь, а здоровый глаз вспыхнул яростью и ненавистью. — Пусть эти бесполезные трахнутые скарагами мешки с дерьмом, которые называют себя моими родственниками, говорят все, что хотят! Фо! Мне по барабану. Пусть они не обращают внимания на то, что происходит вокруг них!
— И что происходит, как ты думаешь? — тихо спросил Гиф.
— Что я думаю? Думаю, если бы я знал ответ на этот вопрос, это не было бы проблемой, так? Яйца Имира! — Лезвие Хата оставило борозду на точильном камне, когда Гримнир надавил на него. Он пристально посмотрел на камень в своей руке и на лезвие — его кости были собраны из осколков древнего Сарклунгра. Внезапно, зарычав себе под нос, он выпрямился и отшвырнул точильный камень в темноту. Тот застучал по стволам искривленных дубов. Гримнир указал на Гифа острием длинного ножа. — Ответь мне, старый пьяница: сколько раз ты умирал здесь?
Гиф на мгновение задержал взгляд на сердце огня, прежде чем пожать плечами.
— Слишком много раз, чтобы сосчитать.
— А что происходит после того, как какой-то урод вонзает тебе кинжал в живот? Что ты помнишь?
— Ничего. — Гиф пожал плечами. — Ты, конечно, помнишь о смерти, но после? Вспоминать нечего. Через день с небольшим ты просыпаешься. Испытываешь жажду, голод и готовность раскроить череп ублюдку, который тебя прикончил.
Гримнир взглянул на Скади.
— У тебя то же самое?
Она кивнула. Ее янтарные глаза сузились.
— Но не у тебя, а? Я это видела. Ты сразу же вернулся.
— Как будто меня даже не вывели из боя, — ответил Гримнир.
— Как такое вообще возможно?
Гиф сделал большой глоток медовухи. Наконец, он ответил:
— Никак.
— Тогда, как?..
— О, это еще не все. Скажи мне… — Гримнир замолчал, его взгляд сдвинулся со Скади на Гифа. — Сколько раз ты умирал наверху, а?
Гиф усмехнулся:
— Не будь идиотом.
Гримниру, однако, было не до смеха.
— Проклятые саксы прикончили тебя у устья реки Эльбы. Я знаю это, потому что сжег твой вонючий труп на погребальном костре, сложенном из костей мертвых певцов гимнов, и спел тебе песню смерти. — Его взгляд остановился на Скади. — А ты? Ты сказала, что этот змей, Нидхёгг, поймал тебя в туннелях Оркхауга?
— На перекрестке Эйнвиги, — ответила она, кивнув. — Фе! Мы пытались остановить его, прежде чем он доберется до Зала Девяти Отцов, но этот чешуйчатый ублюдок напал на нас. Кажется, его хвост задел меня. Я не помню…
— Что касается меня, то я умер в Лангбардаланде, — сказал Гримнир. — В Понтийских болотах, на дороге, которую древние римляне называли Аппиевой. Получил пару арбалетных болтов. — Он постучал себя по грудине. — Прямо в сердце. Фо! Что за жалкая смерть! Норны обманули меня, клянусь Имиром, но это были мои удары, и я их принял. — Гримнир вытянул ноги. — Что ж, представьте мое удивление, когда после того, как этот, — он мотнул подбородком в сторону Блартунги, — проткнул мне брюхо копьем, я очнулся там, откуда начал: в канале в Понтийских болотах. Нар! Не прошло и десяти секунд с того мгновения, как двое этих сицилийских негодяев проткнули меня насквозь! Я вскочил, как их Пригвожденный Бог! Только что с креста и готов обнажить сталь.
Бутылка, лежавшая на коленях Скади, разбилась о камни, когда она вскочила на ноги.
— Лжец! — прорычала она. — Ты не можешь умереть здесь и проснуться там, в Мидгарде!
Глаза Гримнира сузились:
— Я прощаю тебя, потому что ничего из этого не имеет смысла. Но все произошло именно так, как я сказал.
— Как?
— Вопрос не в этом. Как? Какая разница, как. Почему — вот то, что не дает мне покоя.
Гиф, который до этого оставался молчаливым и задумчивым, зашевелился.
— Если ты здесь, это значит, что ты снова умер, а? Там, в Мидгарде?
Гримнир откашлялся и сплюнул в огонь; его слюна зашипела.
— Снова, ага. И этот раз был таким же жалким, как и первый.
— Что случилось? — спросил Гиф.
— Что ж, я не собирался так просто отпускать этих сицилийских псов, поэтому я уладил с ними свои дела — убил тех, кого нужно было убить, — а затем помчался по дороге в Рим, по горячим следам Злостного Врага. — Гримнир снова направил острие Хата на старого каунара. — Ни черта из того, что ты мне рассказывал об этом месте, не было правдой, ты, старый пьяница! В свое время город, возможно, и был великолепным, но сейчас это кишащий червями кусок дерьма, окруженный руинами своей старой империи. Мне не потребовалось много времени, чтобы понять, как этот змей, Нидхёгг, попал внутрь.