Он заметил Скади, сидевшую в окружении группы Оленьих черепов, среди которых находилось много дев войны и старух-воительниц. Гифа он не увидел, как и старого Кьялланди — трон справа стоял пустой. Но Балегир присутствовал; он развалился на своем резном сиденье, положив широкую руку с черными ногтями на рукоять булавы Могронд. Одной ногой он опирался на трехрогий шлем Ганга.
Он увидел и своих братьев. Все двадцать два человека во главе с Хрунгниром и великаном Сеграром собрались вокруг ближайшего к трону стола. Эти идиоты прихорашивались и хвастались, стремясь к признанию своего отца и завидуя Сеграру, который купался в лучах украденной славы.
Гримнир откашлялся и сплюнул.
Он преодолел половину расстояния до тронов, прежде чем кто-либо из этих навозных крыс обратил на него внимание. Любопытно, что первым его заметил Эльд, старый Эльд, чья лодка забрала его с моста в заливе Гьёлль; седой каунар поднялся на нетвердых ногах и, пошатываясь, направился к Гримниру. Прищурившись, он посмотрел на сына Балегира; затем, кивнув, высоко поднял свой рог с медовухой и выкрикнул имя Гримнира.
Одобрительный рев разнесся от стола к столу.
— ГРИМНИР!
Кулаки застучали по доскам в унисон, когда присутствовавшие начали скандировать его имя. Вскоре стропила затряслись от приветствий убийце Ганга. Гримнир, со своей стороны, играл для толпы. Он оскалил зубы в свирепой ухмылке, описывая медленный круг, чтобы все могли его увидеть.
— ГРИМ-НИР!
— ГРИМ-НИР!
Когда шум достиг апогея, рука с черными ногтями протянула Гримниру пенящийся рог с медовухой. Он взял его. Старый Эльд, пошатываясь, появился в поле зрения.
— За убийцу Ганга! — проревел он, поднимая собственный рог.
Гримнир услышал голос Скади, перекрывающий какофонию:
— За крысу, которая усмирила этого дружелюбного негодяя, Манаварга! — Среди скрелингов прокатился смех.
— Клянусь Имиром! — проревел в ответ Гримнир. — Я выпью за это!
Что он и сделал. Он осушил свой рог одним долгим глотком и отставил его в сторону. Медовуха потекла по его заостренному подбородку. Гримнир зарычал, обнажив зубы в вызывающем оскале, и подошел ближе к тронам. Поверх голов своих сородичей Гримнир и его отец встретились взглядами; воздух между ними потрескивал от угрозы.
Балегир пошевелился. Он покрутил рукоять Могронда между пальцами.
— Наконец-то решил присоединиться к веселью, а?
— Нар! — ответил Гримнир, потянувшись к оружейному поясу, его рука почти легла на рукоять с головой дракона. Кивком головы он указал на шлем под ногой у Балегира. — Пришел забрать свою добычу. Это мое!
— Это? — Балегир опустил взгляд. Его толстые губы скривились, обнажая кривую усмешку. Он покачал шлем взад-вперед. — Ты думаешь, что заслужил его, а? Тогда возьми. — Он презрительно пнул трехрогий шлем. Шлем с грохотом покатился по возвышению и остановился в полуметре от ног Гримнира. — По-моему, пахнет скрагом.
В зале стояла тишина, но эта насмешка вызвала взрыв грубого смеха в сомкнутых рядах его братьев. Громче всех ревел Сеграр.
— Почему ты смеешься, имбецил со шрамом на лице? — спросил Гримнир, выделяя его из толпы. Он облокотился на стол перед пустым троном Кьялланди. — Между прочим, тебя прикончил скраг! Разве он тебе не сказал? Да, Балегир, твой любимый ублюдок был перехитрен и убит самим стариной Снагой задолго до того, как началась битва.
— Лжец! — Сеграр вскочил на ноги, его рука потянулась к тяжелому мечу, висевшему у него на поясе.
Гримнир вздернул подбородок, его голос стал вкрадчивым, а единственный глаз угрожающе сверкнул.
— Только подними лезвие этой овощерезки, и я заставлю тебя пожалеть, что кто-то не бросил твою тушу этим любящим аргр водяным духам.
Угроза тяжело повисла в воздухе. Никто не пошевелился; все взгляды были прикованы к этой паре: Гримнир нарочито беззаботно прислонился к стене; Сеграр дрожал от едва сдерживаемого желания убить. Палец Гримнира с черным ногтем отбивал ритм стаккато по рукояти его длинного сакса. Костяшки пальцев Сеграра, обхватившие рукоять меча, потемнели.
Невеселый смешок вывел их из тупика. Балегир склонил голову набок, перебросив через плечо свой длинный, заплетенный в косу пучок волос. Он устремил свой единственный, мрачного оттенка глаз на младшего сына.