— Ты тявкаешь и рычишь, как собачонка, коротышка! Ты думаешь, хоть одному из нас, собравшихся здесь, есть дело до того, что ты якобы натворил? Ба! Ты не заслужил права бросать вызов даже самому подлому рабу под этими сводами! Сколько бы ты ни считал себя на вершине, здесь ты меньше, чем ничто! Но я щедрый лорд. Принесите этому коротышке немного эля! Это самое малое, что мы можем сделать, чтобы отплатить ему за его небольшую роль в моей победе!
По залу прокатились одобрительные возгласы. «Да здравствует Балегир!» — проревел кто-то.
Манеры Гримнира остались прежними. Он передразнил своего отца, наклонив голову и устремив на него взгляд своего единственного глаза.
— Твоя победа, а? Забавно, но я не помню, чтобы ты водил лодки по воде. А как насчет этого? — Он наклонился, схватил шлем Ганга за один рог и поднял его над головой. — Ты тоже взбирался на тот разрушенный мост, чтобы сразиться в хольмганге? Клянусь Имиром, я бы хотел на это посмотреть!
— Продолжай болтать, коротышка, — прорычал Балегир. — Продолжай болтать. Моя добрая воля — это все, что стоит между тобой и ошейником раба.
Гримнир оглядел зал, окидывая собравшихся скрелингов испепеляющим взглядом. Некоторые смотрели на него с надеждой, видя в нем тень великого полководца; другие просто смотрели в ответ, с нетерпением ожидая начала кровопролития. В нише он заметил Гифа, стоявшего рядом со Скрикьей. Он оживленно говорил и размахивал руками. Она просто наблюдала, отчужденная и холодная. Ноздри Гримнира раздувались.
— Тогда я прошу у тебя прощения, великий Балегир. Дай мне шанс вернуть твое расположение. Позволь мне загладить свою вину за то, что я так плохо проявил себя в заливе Гьёлль и в других местах.
— Держать язык за зубами и делать то, что тебе говорят воины получше, — это хорошее начало.
— Получше? — Гримнир перевел взгляд с отца на братьев. — Ты имеешь в виду этот сброд, сборище идиотов, ухмыляющихся дураков и услужливых сыновей шлюх? И это те, кого ты называешь лучшими? — Гримнир фыркнул. — Ты хочешь сказать, что я должен просто не высовываться и заслужить право быть услышанным, да?
— Теперь, — ответил Балегир, — ты начинаешь понимать.
— Ты чужак! — сплюнул Сеграр.
— Ага, — сказал Хрунгнир, поднимаясь на ноги. — Ты не проливал кровь вместе с нами, ты, червяк!
— Не проливал кровь вместе с вами? Это и есть цена? Облизать твои сапоги и пролить немного крови? — Гримнир положил шлем на стол рядом с собой. Он наклонился вперед, потирая руки, как скряга, желающий поторговаться из-за мелочи. — Нар! Какой ценой можно избежать всего этого?
Вопрос застал братьев врасплох. Они переглянулись, не зная, что ответить.
— Какую цену? — Гримнир развел руками, жестом охватывая всех двадцать два своих брата, а также их отца. — Какую цену я должен заплатить, чтобы перейти в начало линии, а? Где мой голос для тебя будет дороже всего, что может сказать это сборище заикающихся недоумков?
Рука Балегира крепче сжала рукоять Могронда:
— Ты испытываешь меня, коротышка?
— Это не испытание, милорд, — ответил Гримнир. — Выбери одного из этих уродов. Выбери того, кем ты дорожишь больше всего, чей совет ты ценишь превыше советов всех остальных. Назови его! И я положу его проклятую голову тебе на колени!
Среди братьев поднялся шум. Все они хотели быть избранными; все хотели быть теми, кто усмирит своего младшего выскочку-брата. Хрунгнир и Сеграр в порыве страсти толкали друг друга локтями. Костлявый Нэф, который был старше всех, поднялся на ноги и искал свой топор. Сальфанги, Евнух, пожертвовавший своими драгоценностями ради мудрости, рычал и плевался; даже безъязыкий Фрэг, который был начальником скрагов Ульфсстадира, кряхтел и потрясал копьем.
Балегир оглядел свою коллекцию сыновей, прежде чем снова перевести взгляд на Гримнира. Он наклонился вперед, всем весом опираясь на рукоять Могронда.
— Ты, жалкий маленький дурак, — сказал он, и его кривая усмешка сочилась злобой. — Я дорожу ими всеми.
10 ВОЛК СРЕДИ СОБАК
Балегир Глаз откинулся на спинку своего трона.
Он искоса взглянул на своих сыновей и бастардов, и его взгляд пылал гневом.
— Кто-нибудь из вас, уроды, — сказал он, кивая на Гримнира, — принесите мне голову этого коротышки!
И с ревом, от которого зазвенели балки крыши, Сеграр бросился вперед, чтобы выполнить приказ отца. Он был похож на мастифа, спущенного с цепи. Его лицо, изуродованное толстым шрамом и обнажившимися зубами, исказилось в гримасе ненависти, когда он отшвырнул своих братьев в сторону, желая первым покончить с выскочкой. Его меч со скрежетом вылетел из ножен.