Гримнир, со своей стороны, не отшатнулся от этого неуклюжего великана. Зарычав, он схватил трехрогий шлем и прыгнул навстречу Сеграру. Гримнир взмахнул шлемом, как дубинкой. Рука, которая управляла им, представляла собой кусок скрученного железа; ее мускулы были сплетены из стальной проволоки и подпитывались чистой злобой. Контакт, хруст костей. Мгновение неуверенности сменилось тошнотворным звуком, словно дыня упала с подоконника. Затем Гримнир отскочил в сторону, невредимый, в то время как Сеграр пошатнулся и упал, его череп был проломлен ударом стали о кость.
— Фо! — сказал Гримнир, посмотрев на помятый и заляпанный кровью шлем, прежде чем отбросить его в сторону. — Это был лучший из вас?
Балегир усмехнулся, хотя в его горящих красных глазах не было и следа веселья.
— Это был всего лишь хлеб. А теперь мясо. Парни? Забирайте его!
По всему залу прокатился гул грубых голосов; из сотен глоток донеслись одобрительные возгласы и проклятия, проклятия вперемешку со взрывами мрачного веселья. Ставки стремительно росли, и скрелинги Глаза сделали ставки на кровь Балегира, в то время как скрелинги Оленьего Черепа поставили свои монеты на кровавые руки Гримнира.
Как только затихло эхо этого кровавого крика, оставшиеся в живых братья Гримнира — чистокровные, полукровки и бастарды, все двадцать один — выскочили из-за стола, отшвырнув скамьи в сторону. Они бросились вслед за злополучным Сеграром, улюлюкая и лая, как стая нетерпеливых собак. На этот раз Гримнир отступил. Его глаза сузились, один — мертвая кость, другой — тлеющий уголек ненависти; он окинул взглядом их неровную линию. Большинство из них были одеты в элементы доспехов: гамбезон там, хауберк здесь. Ни у кого из них не было щитов, а вооружались они тем, что было у них под рукой, — клинками, топорами и одиноким копьем в руках любимого скрага Балегира, Фрэга, которому давным-давно вырвали язык с корнем. Да, действительно, сброд. Двадцать один потенциальный победитель, и именно такой тактики они придерживались, когда бросились к нему — каждый сам за себя. Гримнир полагал, что встреча с ордой спотыкающихся идиотов, а не с отрядом бойцов, склонит чашу весов в его пользу.
Он отступил еще дальше, оказавшись между длинным столом с тяжелыми скамьями и пустым троном Кьялланди. Гримнир принял боевую стойку, балансируя на носках, его правая рука покоилась на резной рукояти Хата, как раз когда первая группа братьев приблизилась к нему. Впереди шел старый Нэф — худой, с тонкими, как веретено, ногами, в его гладкие волосы были вплетены кусочки кости с выгравированными рунами и древнего янтаря из ветвей могучего Иггдрасиля; старый Нэф, погибший от ножа Балегира, который принес его в жертву Имиру на окутанном облаками гребне Оркхауга. Даже в смерти у Нэфа на шее остался багровый шрам, напоминающий о его самопожертвовании. Его голос был подобен скрежету гравия по железу.
— Устал бегать, маленький дурак? — прохрипел Нэф, отводя свой бородовидный топор. — Хорошо! А теперь стой на месте и дай мне отрубить тебе голову!
Гримнир, однако, не стал ему помогать. Быстро двигаясь, он сблизился с Нэфом и свободной рукой перехватил рукоять опускающегося топора. Они столкнулись грудь в грудь, их лица были в нескольких дюймах друг от друга, пожелтевшие зубы обнажились в злобном оскале. Во время этой короткой схватки Гримнир провел острием Хата поперек туловища и вонзил его в левую часть живота Нэфа. Тот издал хриплый рев и плюнул в глаз своему младшему брату. В ответ Гримнир провел клинок вправо, вспоров Нэфу брюхо, быстро и красиво. Окутанные запахом крови и потрохов, скользкие веревки кишок вывалились из этого рваного разреза и свернулись у их ног. Резким движением Гримнир вырвал из рук Нефа топор с длинной рукоятью и ударил его плашмя по голове, отбросив к возвышению.
К тому времени остальные уже были рядом.
Их лица были знакомы, но Гримнир не мог вспомнить их имен. Да ему и не хотелось. Для него они были просто псами Ульфсстадира, тощими гончими, которые дрались из-за объедков своего хозяина… А он был волком среди них. И он не сидел сложа руки и не ждал, когда их станет больше. Нет, с рычанием и воем Гримнир вступил с ними в бой.
Топор Нэфа был слишком длинным для такой работы, поэтому он вонзил его в череп первой тявкающей дворняжки, которая выскочила из стаи, и оставил его там. Острие ножа попробовало звенья турецкой кольчуги Гримнира, лезвие ударило в живот и отскочило; еще одно лезвие скользнуло по его закованному в броню плечу. В ответ Хат спел кровавую песнь, погребальную песнь о резне, сопровождаемую хором булькающих криков и сдавленных проклятий. Плоть и мускулы разошлись под его концом, кости треснули, а хрящи лопнули, когда остатки могучего Сарклунга проложили себе путь сквозь этот бурлящий клубок его сородичей.