На какое-то время воцарилось молчание. Люда стала собирать ужин. Оленич сидел, углубившись в раздумья. Кубанов подошел к Гордею и хотел что-то сказать, но в это время вновь громко зазвонил телефон. Телефонистка звонила и звонила, пока Гордей не кинулся и не снял трубку:
— Да, госпиталь. Да, квартира Криницкого. Я, Гордей Михайлович. Лях? Да, работал нормально, никаких происшествий за ним не числилось. Знакомые? Вот уж чего не знаю, так не знаю! Были ли у него знакомые, навещали его или нет? Не могу сказать. Об этом надо спросить завхоза… Да, есть такой. А что? Что-нибудь случилось? С кем он дружит? Право, не знаю. Девочка приходит… До свиданья. Пожалуйста, звоните, мы ложимся поздно.
Гордей Михайлович вошел, и все настороженно обернулись к нему, но он взглянул на Оленича, и Андрей невольно поднялся:
— Ты о Вите говорил? О нем спрашивали?
Гордей нехотя ответил:
— Не о Вите, а об этом Ляхе. Спрашивают, не приходил ли к нему парень, тракторист из дорожно-эксплуатационного управления. Некий Богдан…
— Погоди, Гордей! — встрепенулась Людмила. — Это кавалер Гали! Да, он звонил несколько раз, допытывался про Галю и про Виктора, угрожал. Ревнует к Вите Галю.
Оленич взволновался, подступил к Гордею:
— Да не тяни ты, ради бога: что говорили о Вите?
Неожиданно Рекс кинулся к двери и зарычал: на пороге появилась Галя — перепуганная насмерть, бледная, в глазах — слезы и страх. И сразу закричала:
— Убили! Витю убили!
Кубанов одним прыжком очутился возле нее, схватил и прижал лицом к себе, чтобы замолчала. Но она билась, вырывалась, и слышно было:
— Там, в парке… Мы гуляли… А он… Богдан наскочил и ножом Витю… Ножом в грудь. Он упал… Кровь, кровь! Слава рукою закрыла рану… Скорее!.. Слава кричит там… Она с ума сойдет! Скорее сделайте что-нибудь!
Гордей Михайлович кинулся ч телефону:
— Дежурный врач? Немедленно карету в городской парк. Да, с носилками: там ранен Виктор. Вы слышите меня? Отдайте распоряжения, чтобы готовили все к операции. Я сам буду у стола.
Кубанов схватил Галю за руку:
— Девочка, быстрее бежим в парк! Мы должны быть там! Бежим!
Галина сквозь рыдания бормотала:
— Мне страшно… У меня перед глазами бледное лицо Вити… До сих пор вижу, как сквозь пальцы Мирославы сочится Витина кровь…
— Пойдем, пойдем! — увлекал ее Курбанов. — Ты же медик, ты всегда должна быть первой там, где страдает человек…
Все стихло.
За широким окном столовой пламенел закат. Красное, замешанное на вечерней синеве зарево окрашивало все предметы в комнате и лица Андрея, Люды и Гордея в какой-то неправдоподобный цвет. И каждому из них на миг показалось, что мир превратился в преисподнюю и все в жизни потеряло свой смысл. Потрясение было настолько сильным, настолько глубоким, что трудно было сохранять душевное равновесие.
Что-то тонкое-тонкое и хрупкое-хрупкое лопнуло в Олениче и разлетелось на мелкие колючие осколки. Он так ясно ощутил это что-то, которое разлетелось со звоном и подкосило ноги.
— Люда, мне холодно. Свинцовый холод сжимает всего меня.
— В постель! — громко и властно сказал Гордей. — Немедленно в постель!
— Погоди, Гордей… Мне же нужно узнать все о Вите. Я выдержу, выдержу…
— Немедленно ложись. Ты все будешь знать. Тебе все скажут. А пока ложись.
— Нет! Я выдержу. Я должен выдержать. Они хотели свалить меня? Нет, я выстою и на этот раз… Люда, милая, прислонись ко мне. Так, хорошо. Теперь я должен выдержать: я и за тебя в ответе, не только за Витю…
Во дворе прошумела машина, и Гордей выбежал из квартиры.
Появился Кубанов. Он подошел к Андрею и взял его руку:
— Андрюша, Витя жив. Что самое главное. Рана опасная, но он жив.
— Кто?.. Кто это сделал? За что? Неужели ревность? Не верю.
— Узнаем. Это мы узнаем.
— Люда, спроси: в каком он состоянии? Пойди и приди. Только быстрее вернись. Слышишь?
— Да, конечно.
Кубанов сказал:
— Мне надо отлучиться на несколько минут.
Но он не успел выйти, снова зазвонил телефон. Николай бросился к аппарату. Оленич последовал за ним: теперь каждый звонок может оказаться важным. Кубанов кричал в трубку:
— Алло! Алло! Кто звонит? Говорите! Алло! Вас слушают, говорите!
Положил трубку. Но телефон зазвонил вновь.
— Погоди, — сказал Андрей. — Это меня. — Он взял телефонную трубку и спокойно произнес: — Оленич.
В ответ послышалось негромкое:
— Крыж.
И трубку повесили.
Жар ударил в голову до корней волос. «Неужели жив тот самый трусливый Крыж?.. Зачем он вышел на меня? Я ему мешаю? Но почему так торопливо произнес фамилию и так поспешно повесил трубку? А возможно, это не он сам? Может, кто-то сообщил о нем? Нападение на Виктора — и тут же ненавистное имя: Крыж! Как это объяснить?»