Опять — на этот раз громче, ближе — раздался взрыв. Желтый огонек на столе точно сдунуло ветром; офицер нащупал в темноте спички, зажег погасшую свечу. Проговорил шопотом:
— Другой, не разгаданный еще процесс.
Поставил двоеточие и принялся писать дальше.
«Совершаются превращения одних углеводов, —
написал он, —
в другие. Рассмотрим картофель, например. Днем в листьях картофеля образуется крахмал. Крахмал этот тверд и нерастворим. А ночью он неведомым путем превращается в один из сахаров — в тростниковый будто бы — и в виде раствора уже переходит из листьев в клубни. Там тростниковый сахар снова становится твердым, нерастворимым крахмалом. Во всяком растении все время идет преобразование углеводов. Простейшие из них — скажем, глюкоза — постепенно образуют более сложные — дисахариды, затем крахмальные зерна; из крахмала, который мы можем видеть в зеленых листьях, в результате многих превращений получается клетчатка — целлюлоза.
Хочу знать: удастся ли эти превращения пустить в обратную сторону, вывернуть процесс наизнанку — из целлюлозы, из древесины, в лаборатории получить крахмал? Превратить, скажем, древесные опилки в пищевые продукты?»
Офицер поднял руку, взял карандаш в зубы. Взгляд его остановился на желтом огоньке свечи.
Молодой учитель саратовской гимназии Григорий Зберовский был мобилизован вскоре после начала войны; однако на позиции попал, только окончив школу прапорщиков, к концу девятьсот пятнадцатого года, когда русские войска уже сдали Варшаву и отступали по Польше.
К войне он отнесся сразу с глубокой неприязнью. Вообще глупо все и нелепо думал он, надев впервые гимнастерку с офицерскими погонами. Той осенью, кстати, не затихли еще разговоры об измене военного министра Сухомлинова, оказавшегося немецким шпионом. «Царица — немка, — размышлял тогда Зберовский, — военный министр — шпион. И зачем эта война, никто толком сказать не может».
Бригада, где он прослужил уже пятнадцать месяцев, держала оборону в самой глуши Пинских болот. Что ни день — хоронили убитых, провожали в тыл раненых. Окопы заливало водой, в блиндажах стояли плохо пахнущие лужи. Немцы стреляли, а у русских солдат, случалось, одна винтовка на троих и по пять патронов на винтовку. Вместо оружия, вместо одежды, обуви в армию привозили царские подарки: вагоны медных нательных крестиков и маленьких, как тощие овальные монетки, икон.
Шинель никогда не просыхала. Зберовский был простужен, чихал, кашлял. Шла вторая зима его фронтовой жизни, вторая зима бессмысленного сидения в окопах. Временами он думал так же, как его солдаты: хорошо бы ударить кулаком по жирному лицу полковника Адамова, тупого алкоголика, спьяна посылающего людей под пули, плюнуть на эту дурацкую войну, на эти проклятые болота, уйти куда глаза глядят. По временам ему казалось, что все катится в пропасть, что человечество в тупике, откуда нет выхода, что будет величайшим счастьем, если он когда-нибудь вернется в тишину химической лаборатории, поставит перед собой колбы, приготовит титрованные растворы, сможет спокойно размышлять о сложных преобразованиях органических веществ.
Сейчас перед ним — развернутая тетрадь, а сам он сидит, покусывая зубами карандаш. Смотрит в пламя свечи остановившимся взглядом. Вспоминает — об этом подробно рассказывал профессор Сапогов на лекциях, — что еще в начале прошлого века адъюнкт Петербургской Академии наук Константин Кирхгоф, затем француз Браконно и еще один… как его фамилия? — «Забыл! Русский химик…» — опытами доказали, что сложные углеводы можно превратить в простейший — виноградный — сахар, в глюкозу. Глюкоза была получена из крахмала, из клетчатки, из обыкновенных тряпок. Это называется гидролиз. Фунт тряпок после обработки водой и кислотой дает больше фунта виноградного сахара. Известная вещь…
Около ста лет назад один из первых исследователей гидролиза писал: «Превращение дерева в сахар есть, без сомнения, достопримечательное явление, и если людям, мало сведущим в химии, говорить о сущности моего опыта, именно: что из фунта тряпок можно сделать более фунта сахару, то они почитают таковое утверждение нелепым и издеваются над оным, но, несмотря на это, последствие весьма справедливо[4]».
«Гидролиз клетчатки, Виноградный сахар. Глюкоза из древесной массы», думал сейчас Зберовский.
Снова — взрыв, другой, третий; на этот раз чуть подальше. Беглым огнем — еще десяток снарядов. Опять взрыв, опять взрыв…