По временам он чувствовал, будто тяжкая ответственность легла ему на плечи, будто вся дальнейшая судьба народов, населяющих землю, зависит от опытов в его лаборатории.
«Хлеб нужен людям! Углеводы! Хлеб!»
Он работал теперь еще больше, чем прежде. Просыпаясь ночью, брался за старые, исписанные цифрами тетради. Водил карандашом по цифрам, шевелил губами, пересчитывал. Углекислота, повторял он, ничего не стоит; вода — тоже даром. Для синтеза нужна еще энергия. Много ли нужно ее? Вот сколько: чтобы сделать пуд сахара, надо затратить тепло в количестве таком, как, например, от сжигания полупуда угля. Это — в идеальном случае, если процесс вести в очень совершенных приборах, без потерь. Ну, говорил себе Лисицын, на самом деле потери будут крупные. Но их зато можно легко восполнить. Можно использовать бесплатную энергию — энергию солнечных лучей. Комбинировать солнечный свет с электричеством. «Ох, и дешевая все-таки получится пища!»
Однажды, покупая в аптеке реактивы, он услышал разговор незнакомых людей. Долговязый, закутанный в шубу человек, в запотевших от комнатного тепла очках спросил своего соседа:
— Сколько было лет покойнику?
— Покойнику-то? — ответил сосед. — Говорят, семьдесят два… И двигались на Волково кладбище толпой. Знаете, траурный креп по улицам на фонарях. Мороз! А студенты прямо на могилу «Периодическую систему» возложили.
— Да-а, — сказал тогда долговязый в очках. — Сик тра́нзит гло́рия му́нди![2]
Лисицын вздрогнул.
— Кто умер? — спросил он, вмешавшись в разговор. Долговязый повернулся и медленно ответил:
— Дмитрий Иванович Менделеев.
…Вечером того же дня к Лисицыну зашел, чтобы получить квартирную плату, приказчик хозяина дома. Приказчик и Егор Егорыч стояли у дверей, а Лисицын, скрестив на груди руки, разглядывал портрет бородатого, длинноволосого старика. Егор Егорыч все время видел портрет в лаборатории; теперь барин перенес его в кабинет и украсил раму черным бантом — разорвал для этого новешенький, не надеванный еще шелковый галстук.
Приказчика Лисицын не заметил.
— Умер Менделеев, — сказал он Егору Егорычу, кивнув в сторону портрета. — Не дождался. Не успел я работу закончить.
Приказчик почувствовал, что сейчас спрашивать деньги — время неподходящее, и, осторожно ступая, попятился за двери. Надевая пальто в прихожей, услышал голос жильца:
— Ты знаешь, Егор Егорыч, какие я опыты делаю? Вот он, Менделеев, обрадовался бы… Понимаешь, умер!.. Из воздуха сахар я делаю, хлеб… И будет столько, сколько душа пожелает. Для всех людей вволю. Ты не подозревал, наверно? Скоро сотни тысяч пудов получу. Только не болтай зря. Вот увидишь…
Назавтра к Лисицыну явился владелец дома, отставной статский советник Бердников, мужчина с тонкими ногами и вздутым животом. На его лысеющей голове кое-где были рассеяны остатки седоватых кудрей; серые мешки на щеках, оттягивая веки, обнажали выцветшие мокрые глаза. Он вкрадчиво заговорил:
— Решился лично нанести визит. Вы извините — беспокою… Я сам университет окончил в молодости… Ходят слухи, будто маг вы и кудесник, дорогой Владимир Михайлович. Я знал, вы день и ночь — в ученых трудах. Однако и не думал… Вот мой приказчик…
Лисицын сухо рассказал, что действительно получил углеводы путем синтеза из воды с углекислым газом — пока немного, пустяки, несколько золотников.
— И очень вас прошу не разглашать. Пусть — между нами.
Бердников ахнул и сморщился.
— Волшебник! — закричал он. — Вы уж не забудьте, под чьим гостеприимным кровом… Я понимаю, понимаю… Господи!..
С тех пор к Лисицыну стали приходить совсем незнакомые люди. Он не поставил это в связь с визитом Бердникова: со времени визита миновало месяца два. Сначала пришел сахарозаводчик, человек с пышными черными усами — Лисицын забыл его фамилию: не то Чукин, не то Чекин. Пока тот проявлял строго научный интерес, Лисицын с ним разговаривал, даже показал образцы. Потом, когда сахарозаводчик вдруг стал предлагать всякие денежные сделки, пришлось обойтись с ним немилостиво. Пришлось сказать, пусть отправляется
восвояси: открытие предназначено не богачам, искателям наживы, а всему человечеству — для общего блага.
И началось: что ни день, то новые посетители. И всё промышленники, коммерсанты, Говорили они однообразно, были назойливы, мешали работать. Лисицын их выпроваживал.
«Откуда только узнают?» удивлялся он.
2
Так проходит земная слава