Мальчуганы тотчас на конный завод собрались вместе с Алябьевым и ринулись оседлывать своих лошадей; батюшка поощрял верховые экзерциции сыновей и с пятилетнего возраста приучал их к седлу и вольтижировке. Конюшни в Черни́ расширились, их пришлось по прошествии времени перевести в ближайшее селение, привлечь опытного коноводчика. Так усадебные стойбища превратились в завод и стали приносить весьма значительный доход. Коней объезжали те самые парни в красных косоворотках, которые одновременно с детства были приучены к ловкости прислуживания на званых обедах, а перво-наперво к французскому языку и к общей грамоте в особой школе в Черни́.
Любимой лошадью молодежи был, разумеется, все-таки Ветер, теперь уже старый, на редкость уравновешенный, умный и добрый. На нем начинали учиться младшие отпрыски, и конь все понимал, терпеливо сносил сверх меры затянутые поводья, неудачи в постижении тайн облегчения. Предусматривая слабость мальчишеских шенкелей, не разрешал себе ни резких скачков, ни неожиданных поворотов. Но преданность его и любовь к своему властелину оставалась по-прежнему неизменной. Он весь дрожал, когда видел хозяина. Ветер вытягивал к нему гордую, легкую шею. Чуткие, нервные ноздри его раздувались, а ласковый глаз сторожко косился, огненный, влажный, заглядывая в самое сердце — сядет на него господин или не сядет...
Сейчас на террасе Плещеев, наблюдая гарцующих перед ним ребятишек, не мог налюбоваться благородством форм своего скакуна, ногами, точеными, легкими... А какие эластичные, упругие мышцы! До чего красива эта темно-серая шелковистая грива, темный-темный хвост и светло-серая, теперь седая, чуть не белая масть!
Плавно, словно лебедь, скользящий по озеру, Ветер мелким развалом нес в седле самого младшего из трех ездоков — шестилетнего Петеньку.
— Петута! — крикнул Плещеев. — Каблуки, каблуки! Оттягивай каблуки!
— Мне тоже надобно верхового коня у тебя на заводе купить, — сказал подошедший Жуковский. — Продашь подходящего?
— Нет, не продам. Подарю.
— Ну, а я не согласен.
— Хорошо. Тогда одолжу. Вернешь, когда кампания кончится.
Неожиданно прибыл надворный советник губернского правления и хозяину конфиденциально сообщил, что его просит в Орел срочно явиться Петр Иванович Яковлев, орловский генерал-губернатор. Зачем? Неизвестно. Быть может, по делам ополчения? или по рекрутскому набору?.. Нет, нового набора еще не объявлено.
Анна Ивановна взволновалась сверх меры. Что это значит?.. Теперь, когда Растопчин стал генерал-губернатором могучей Московской округи, можно от него, а главное — от супруги его Катрин ожидать всяческих неприятностей. Ведь нету, нету никаких поводов для ареста. За последние годы Александр Алексеевич не общался ни с одним из прежних друзей-вольнодумцев. В доме строжайше запрещено высказывание каких бы то ни было свободолюбивых фантазий, безапелляционно возбранены критические обсуждения действий правительства — Тимофей особо предупрежден.
Увы, надо ехать. А в Орле Плещеев заодно с другими делами Жуковскому подорожную выправит.
В Орел сопровождали Плещеева, по настоянию Анны Ивановны, два верховых, на случай срочных оказий. Неожиданно на запятки самостийно Тимофей взгромоздился.
— Это зачем еще? — запротестовал Плещеев. — Тебе по дому забот не хватает?
— Домашние дела и без меня можно спроворить. А вас, Александр Алексеевич, я никогда никуда не отпускал от себя — так уже сызмальства повелось — и не отпущу. В Петербург — так в Петербург, в Вильну — так в Вильну, в Брасово — так уж в Брасово.
— А коли я вздумаю в ящик сыграть?
— Что ж, и в гробу можно рядышком уместиться. Тесновато, конечно. Один разок в Риге я вас оставил, вот вы и набедокурили без меня — бросились в воду со шхуны, шедшей на всех парусах.
— Так это же я из-за Ветра. Он бы иначе погиб.
— Мало ли что. В Орле речка тоже имеется. Нет, почему бы мне с вами не прокатиться?.. Засиделся я.
Анна Ивановна провела в треволнении вечер, всю ночь и все утро. К полудню из Орла прискакал Еремка, сопровождавший Плещеева, сообщил, что барин после приема у губернатора изволили выйти веселым, приказали передать Василию Андреевичу подорожную и деловую записку:
Вот тебе, любезный друг, подорожная, за которую ты мне должен 25 рублей. И подлинно ты хорошо вздумал! — Надо служить Отечеству. Я видел и мундир Московского ополченья! Видел Бодийско козака. Да еще Полицейского офицера, который вошел в козаки. Славный мундир! Какие киверы! с мехом! право с мехом! и в меху вензель. — Славные киверы! — а сабли? сабли стальные! славные сабли! — у офицеров пистолеты! большие такие!.. Мундир синий, с разными лацканами: у кого голубые, у кого красные! — Дай бог тебе щастья, любезный Друг! Прости и помни нас! — а я тебе пою: «Vous me quittez pour aller a la gloire»[3] и проч. прочие конфеты.