Гнев родителя смягчился лишь после сообщения о том, что армия Наполеона бежала, вся целиком. Москва освобождена. Эта весть была величайшею радостью. В усадьбе началось ликование.
Путников немедленно отправили в баню. Облачили в «человеческую» одежду — даже длинноногого послушника. Алеша стал просить Анну Ивановну перед батюшкой замолвить словечко, взять его спутников во временное услужение в обширном хозяйстве.
А потом... потом начались подробные рассказы о пережитом.
Лёлик уже ничего не скрывал. Многие его приключения мирным обитателям провинции казались сказочными, фантастическими, выдуманными. «Ты не врешь?» — «Нет». — «Ей-богу?» — «Сергей, подтверди!» — «В тартарары мне провалиться». Плещеев заметил в сыне громадную перемену, окрепшую душевную стойкость, рано созревшее мужество.
Постепенно жизнь вошла в свою колею. Конечно, в той степени, как позволяла война. Памфалон был определен на жалованье в пекарню и пленял всех калашниц, саечниц, булочниц, кондитерш и печных дел комендантш элегантностью обхождения и мастерством рукомесла. Сережа все более располагал Александра Алексеевича знаниями латинского и греческого языка — неужели в монастыре так досконально проходятся дисциплины? — и было решено, что по возвращении из Тагина остальных «плещенят» Сергей начнет с ними занятия.
А сейчас Лёлика засадили за уроки под надзором доктора Фора. И они скоро сдружились. Фор начал возить с собой Алешу в усадьбы, куда его приглашали с визитациями помещики больные и мнимо больные. А доктору Фору с его проницательным глазом все было вокруг любопытно, — уж так не похоже на то, что он видел во Франции. Крепостная система — oh, mon dieu, mon grand dieu, mon juste dieu![4] — ведь это же средневековое рабство!.. А как господа обращаются с крепостными? — жестокость!.. Притом помещики большею частью тупые, нет у них никаких интересов, сами неряхи, жрут, пьют, развлекаются пошло и грубо, как дикари. Не стесняясь присутствием Фора и Лёлика, приказывали сечь плетьми на конюшне своих крепостных.
Разумеется, выводами доктор делился с юным приятелем, хотя батюшкой было серьезно предупреждено, чтобы Фор ни о каких острых вопросах, касающихся неполадок России и ее управления, с детьми не беседовал. Но доктору не терпелось... притом мальчик с таким упоенным вниманием его слушал всегда!..
Вечерами доктор писал... О-о, стоит лишь вернуться во Францию — и скромный врач из Бордо выпустит гневное, обличительное сочинение о войне, о России, о русских, о крепостниках и назовет его Рабство в Европе.
В обществе Фор вел себя сдержанно, любил и ценил добрую шутку и шалости, с азартом играл на биллиарде, плохо притом, а в шахматы еще того хуже. В общем, он вносил оживление в смутные будни провинциального бытия, и вечера под уютным абажуром отвлекали от мрачных раздумий о военных событиях.
Двух других плененных французов, по настойчивому пожеланию губернатора, пришлось приютить Катерине Афанасьевне в ее поместье Муратове. Время было военное, и присутствие в доме мужчин вроде как успокаивало. Старший из них, генерал Бонами, получил двенадцать штыковых ран под Бородином. Любопытно, что в полевой лазарет отвозил его князь Петр Андреевич Вяземский. Генерал Бонами ненавидел Наполеона и в гостиных Муратова вечно спорил с камрадом по плену, убежденным бонапартистом, молодым бароном де Мену. Их споры окрыляли Плещеева, предоставляли ему богатейшую пищу для импровизаций и всевозможных фантастических выдумок в Муратове, в обществе тетушки и племянниц...
А дома Плещеев спасался, отдыхая душою в музыкальных импровизациях.
— Александр, Лёлик, пройдите-ка на террасу, взгляните, как зе́ркально небо зазве́здилось!..
В самом деле, кристально-чистая небесная твердь, бросая на землю холод и перламутровые переливы, дрожала морем мерцавших драгоценных камней.
— До чего пронзительна эта сверкающая высота! — говорила Анна Ивановна. — Завтра — двенадцатое октября, день святого Андроника. Значит, девки будут по звездам гадать о погоде и об урожае.
— Волшебство! Гаданье, звездочеты и знахари... ворожба, грезы и волхвование...
— Волхвы со звездою путешествуют, ее светом прикованные...
— Батюшка, а если на стол табуретку поставить и на цыпочки встать, я сачком достану звезду?.. Нет?.. А падающую звездочку поддержать не сумею?.. Я хотел бы погладить ее...