- Ли! - закричал я. - Ли, я вернулся!
Дверь отворилась, и на пороге, в ярком солнечном свете, словно в ореоле, появилось мое божество.
- Фрей, - сказала Ли, прижимая руки к груди, - Фрей, как мучительно я ждала тебя...
Золотоволосая, синеглазая, солнечная, она осталась совсем такой же, как два года назад, когда провожала меня в мой последний рейс. Даже платье на ней было то же самое - белое с красным воротничком и красными карманами. Оно было настолько коротко, что открывало ее стройные ножки.
Ли кинулась ко мне, крепко обняла и целовала меня. Она задыхалась от счастья, а я с наслаждением вдыхал незабываемый аромат ее шелковистых волос.
Рука об руку мы вошли в дом, прошли в кухню, где Ли усадила меня за стол, покрытый ослепительно белой клеенкой, и стала уговдать; душистым кофе из белой фарфоровой чашки. Я почуветвовал, что голоден, как сто волков, и принялся за еду,
Пока я пил и ел, она болтала без умолку. Да, она попрежнему служит у Корте в отделе датского белья, мама ушла по делам, она скучает... Я слушал ее милую болтовню, смотрел в ее похожие на анемоны глаза и чувствовал себя счасливейшим человеком на свете. Все пережитое отодвинулось в сторорону и исчезло в туманной дымке, и оставалось лишь безмерное счастье от сознания, что ты любим и тебя терпеливо ждали.
Наговорившись вдоволь и рассказав все новости Цезарвилля - о том, кто вышел замуж, женился, развелся, умер, какие новые фильмы идут в "Титании" и какие новые ресенки поет знаменитый джаз Стрэйка, Ли попросила, чтобы я, ничего не утаивая, рассказал все о себе.
Я рассказывал, она мне смотрела в глаза и изредка повторяла: "О, Фрей!" "О, бедный мой Фрей; сколько ты пережил!" Как я любил ее в этот день! И вдруг, когда она один раз сказала: "Фрей, милый Фрей", ктото рядом отчетливо произнес: "Дрок". В кухне никого кроме нас не было, никого не было во всем домике, кроме нас и терьера, захлебывавшегося от восторга и все же я явственно слышал произнесенное слово "Дрок" - это было имя вылощенного владельца табачной лавочки за углом. Я не переносил его самоуверенного вида, его шляп с лихо заломленными полями, сшитых по последней моде костюмов самых ярких расцветок, из всех карманов которых торчали носовые платки.
- Фрей, - сказала Ли нежно. - Я так люблю тебя!
- Дрок! - повторилось еще раз.
И вдруг все разделилось. Я слушал, как милые губки повторяли "Фрей, Фрей, я люблю тебя", а рядом второй голос Лианы упорно твердил: "Это неправда, я люблю Дрока. Дрок, Дрок, я тебя люблю". Головная боль зажала мой лоб в тиски и словно молотом принялась вбивать мне в мозг: "Я лгу, я лгу, я люблю Дрока". С ужасающей ясностью я вдруг сообразил, что читаю затаенные мысли Лианы. Я понимал отчетливо, что все то, что она говорит мне - ложь, а правда - то, о чем она в данный момент думает; думает, что уже полтора года у нее роман с Дроком и полтора года он бывает здесь запросто; надо как можно скорее предупредить его, чтобы он не зашел невзначай и на меня не наткнулся.
И будто в подтверждение того, чего я еще не уразумел в тот несчастный день, когда солнечный свет для меня померк в садике стукнула калитка, послышался хруст песка на дорожке и ненавистный мне самоуверенный голос позвал:
- Эй, Ли! Где ты запропастилась?
Краска мигом слетела со щек Лианы.
- Фрей, - сказала она растерянно. - Это Дрок, вы, кажется, знакомы?
А Дрок кричал уже с крыльца:
- Эй, Ли, ты, наверное, спишь, как сурок! Поглядика, что я принес тебе!
- Нет, мы незнакомы с Дроком, - сказал я, поднимаясь из-за стола и расплескивая чашку с кофе.
- Куда ты? Фрей!
Не ответив ни слова, я распахнул дверь, прошел мимо оторопевшего франта в костюме сигарного цвета и в апельсиновых ботинках, добрался до калитки, натыкаясь на клумбы и, сломав две-три мясистых канны - и калитка навсегда захлопнулась за мной.
В тот же день, в баре "Синяя саламандра", после изрядной порции самых адских коктейлей, один забулдыга сообщил мне кое-какие подробности, которые почти ничего не добавили к тому, что я узнал от самой Лианы против ее воли.
ГЛАВА ВТОРАЯ
УБЕЖДАЮСЬ В ТОМ, ЧТО ЧИТАЮ МЫСЛИ
Мне опостылел Цезарвилль и я, уехав в тот же день в порт Трех Фрегатов, поселился в любимом прибежище моряков - гостинице "Субмарина", где снял себе крохотный номер под крышей.
"Уехать, - думал я. - Уйти скорее в море, забыть Лиану, забыть Цезарвиядь, забыть прошлое, жить только настоящим и будущим..."
Но уйти в море оказалось не так-то легко. Лучшие суда стояли на приколе, лайнер "Королева Атланты" ремонтировался в сухом доке, а мелкие суденышки были давно укомплектованы и на берегу шаталось много моряков без моря. Не прошло и двух недель, как небольшие мои сбережения канули в вечность. У меня не осталось в кошельке даже пифона на завтрак, не говоря уже о том, что полтора лавра в день я должен был платить за гостиницу. В поисках денег я бродид по лавчонкам, торгующим старьем, пытаясь продать костюм, купленный, мной для того, чтобы в достойном виде предстать перед Лианой, и в поисках работы по мрачным конторам судовладельцев, помещавшимся в старых кирпичных домах. Мне не удавалось найти ни денег, ни работы. А вокруг было столько соблазнов! Рестораны, бары, кофейные зазывали к себе сногсшибательными названиями необыкновенных блюд. В витринах лежали чудовищные ананасы и гибриды, сочетавшие сладость клубники с кислотой апельсина. На каждом шагу попадались киоски с замороженным кокосовым соком. Пачки табаку в ослепительной упаковке преследовали меня, лишенного даже возможности покурить.