Партизаны в городе и его окрестностях действительно были, хотя я их своими глазами ни разу не видел. Присутствие народных мстителей сказывалось во взрывах и акциях саботажа, которые приводили к жертвам среди немцев. Впоследствии я узнал, что костяк партизанского движения у нас составляли совсем еще юные комсомольцы, которые создали ряд подпольных групп, сами определили свои политические и военные цели и вступили в борьбу с фашистскими оккупантами.
Значение действий молодых партизан состояло не только в нанесении конкретного ущерба врагу, но и в самом факте объявления ему войны, беспощадной борьбы за свободу и идеалы. Это было жизненно важно как для них самих, и для всех, кто оказался в оккупации.
Большинство юных защитников Таганрога погибло в схватках с немцами или было расстреляно.
Для меня до сих пор нет произведения, сильнее передающего накал народной войны с гитлеровскими захватчиками, чем вышедший после войны роман Александра Фадеева «Молодая гвардия». Он основывался на подлинных фактах подпольного движения в шахтерском городке Краснодоне. Советская молодежь после войны сверяла свою жизнь с подвигами молодогвардейцев, задаваясь вопросом: «А я смог бы так?» Фадеев, как известно, получил Сталинскую премию, но в начале 50-х годов его роман резко критиковали за недооценку роли коммунистической партии в организации партизанского движения. И напрасно, ведь в книге прежде всего раскрывались чистота и сила юношеского порыва в тяжелую для Родины годину, когда подлинным патриотам не требовались приказы или подсказки. Параллели между борьбой молодогвардейцев против фашизма и действиями таганрогских комсомольцев были настолько ощутимыми, их самоотверженность столь искренней, что я всю жизнь испытываю чувство глубокой гордости и признательности моим соотечественникам, павшим во время Великой Отечественной войны.
В начале 1943 года, когда мне было 12 лет, я стал задаваться вопросом: а что я мог бы сделать полезного на оккупированной врагом территории? Решил начать с листовки, которую изготовил и повесил в нескольких сотнях метров от дома. Обращение было простым: «Смерть немецким оккупантам! Все — на борьбу с гитлеровским фашизмом!» В последующие дни я крутился у дома, где была наклеена листовка, чтобы посмотреть, сколько она провисит, кто ее читает. Мать «вычислила» меня и задала трепку, поскольку детский почерк легко мог меня выдать. Но я потихоньку продолжал заниматься тем же, вывешивая свои листовки подальше. Этот маленький вклад в антифашистскую борьбу был очень важен для меня, он стал моим первым осознанным политическим действием.
С информацией в Таганроге во время оккупации было очень плохо. Радиоприемники немцы конфисковали, советские газеты, естественно, не продавались. Единственный способ узнать новости в таких условиях — это «беспроволочный телефон», то есть разговоры и слухи. Впрочем, имелся еще один источник. В городе издавалась профашистская газета на русском языке. Она вывешивалась в центре, и я бегал туда, чтобы прочитать ее. Многие горожане принципиально даже не смотрели на нее, но я решил с ее помощью узнать о положении на фронте, применив свои аналитические способности. Разумеется, вся газета пестрела сообщениями о невероятных успехах «победоносного вермахта»: огромное количество немецких танков задействовано в битве под Курском; внешняя линия обороны русских прорвана; немецкие танки прошли на 3 километра в глубь расположения противника.
Так, думаю, если немецкие танки, которые способны преодолевать 50–60 километров в сутки, углубились на 3 километра, значит, ветер явно дул им не в спину. Наоборот, встречный ветер, видимо, был сродни урагану. Надо отбросить всю шелуху и сосредоточиться на информации об этих 3 километрах. Чуть позже, когда я прочитал в одном из номеров, что доблестные немецкие войска героически отражают советские атаки, стало ясно: фашисты увязли под Курском.
Текст был дешифрован!
Освобождение Таганрога произошло так же быстро, как и его захват. Немцы в панике бежали. 30 августа 1943 г. Красная Армия вступила в центр города. Мне недавно исполнилось 13 лет. Едва заслышав о вступлении наших в город, мчусь со всех ног босиком на Вокзальную площадь. Там уже собрался стихийный митинг: человек 500–600 окружили танк Т-34, на котором стоит генерал и говорит о том, что предстоит сделать в первую очередь для возвращения городу нормальной жизни: восстановить разрушенные объекты жизнеобеспечения, наладить снабжение продуктами питания, дать людям работу.
После освобождения продукты мы по-прежнему получали по карточкам, но заводским рабочим стали выдавать 800 грамм хлеба в день, госслужащим — 500, а иждивенцам — 300 грамм. Колоссальная разница по сравнению с тем, что люди получали в оккупации! Я вновь вспомнил вкус растительного масла. Открылись учебные заведения, и я пошел учиться в четвертый класс школы железнодорожников. Занятия проходили не в школьном здании, которое было приспособлено под военный госпиталь. Впрочем, там для школьников нашлось занятие. Во-первых, мы пытались как-то развлекать раненых. Они лежали вповалку в помещениях, пропитанных запахами крови, гниющих бинтов и лекарств. Кто без руки или без ноги, кто парализован. Одни могли разговаривать, другие — нет. Преимущественно крестьянские дети из разных советских республик, представители различных народов. Одни умирали, другие продолжали в невыносимых муках бороться за жизнь. Казалось, человеческая боль пронизывает классные комнаты. Она передавалась и нам, двенадцати-тринадцатилетним, впервые познавшим, что такое человеческие страдания.
Мы читали больным стихи, чтобы отвлечь их хоть на минуту от горьких мыслей о своей судьбе, пели хорошие песни, которых много появилось в годы войны, девчонки танцевали. Но, пожалуй, самым главным были письма. Многие из солдат плохо говорили по-русски или просто-напросто были изувечены и не могли держать в руке перо. «Напиши, браток, что я потерял руку и сразу из госпиталя приеду домой», — просит восемнадцатилетний паренек, который до войны ничего, кроме своей деревни, не видел. И начнет перечислять имена тех, кому надо обязательно передать приветы — от теток, с которыми раньше отношения были довольно натянутыми, до соседских стариков, которых он и припомнить-то толком не может. Все, что осталось в родных местах, что было связано с довоенной жизнью, ассоциировалось с безграничным счастьем.
Невозможно было сомневаться в искренности ребят, когда они говорили: «Напиши, что, как только встану на ноги, сразу вернусь на фронт, чтобы бить фашистского гада». В выражениях солдаты обычно не стеснялись, и вряд ли я смогу здесь воспроизвести сочные фразы, относящиеся к врагу.
Моя будущая жена Валентина, с которой в годы войны я еще не был знаком, также навещала раненых в военных госпиталях Таганрога. Если я больше читал стихи и писал под диктовку раненых письма, то Валентина играла на аккордеоне. Он был приобретен на деньги, полученные в военкомате за погибшего отца. Позже мы не раз говорили о тех днях и о том, какой заряд любви к Родине мы, подростки, получили, общаясь с фронтовиками, какое значение эти встречи имели для нашей наступающей взрослой жизни. Никогда бы мы, прошедшие через встречи в госпиталях, не смогли возненавидеть свою страну за ошибки, допущенные, как впоследствии стало известно, вождями.
Конечно, в годы войны и сразу после нее мы ненавидели немцев. Так уж случилось, что по роду службы я в дальнейшем познакомился со многими немцами совсем иного склада, чем оккупанты Таганрога. Мои чувства изменились. Но на жену война наложила такой отпечаток, что и сегодня она настороженно относится ко всему, связанному с немцами, Ее отец пропал без вести под Курском. Его останки так и не удалось найти, хотя Валентина в течение многих лет обращалась во всевозможные инстанции с просьбой помочь выяснить его судьбу. Скорее всего он погиб на своей артиллерийской батарее, так и не узнав, что после ухода на фронт у него родился сын, которого спасли от голодной смерти старшие сестры.
После освобождения дела в городе заметно пошли к лучшему. Хотя война не закончилась, страна по-прежнему лежала в руинах и угроза голода не миновала, было ясно — час Победы над немецкими фашистами близится.
Я вместе со своими школьными товарищами с энтузиазмом начал работать на заводе, не получая никакой заработной платы, но внося небольшой вклад в довольствие семьи за счет пайка. Не забуду, как однажды принес домой заработанные честным трудом пряники с глазурью. «Посмотрите, — воскликнула довольная бабушка, — вот и кормилец пришел. Что бы мы без тебя делали!» Хоть я и понимал, что бабушка шутит, гордость переполнила мою грудь.