ПИСЬМО НЕОТПРАВЛЕННОЕ
Где же ты?
Сколько писем
писать еще?
И ответа, как благовести,
ждать.
Ждать от тебя ответа?
Если бы сто рук
имела я,
все бы травы
я перебрала,
сосчитала бы пыль земли,
увидела бы очи твои.
Но, может, ты
не в траве лежишь?
Иль беркут склевал
глаза твои
и синицы кудри
с твоей головы
на гнезда птенцам
унесли?
Нет!
Это думы мои
черные по ночам.
Не коснется секира тебя,
не испепелит чужой огонь,
чернорукий фашист
не подымет ладонь
в золотое лицо твое!
Да охранит тебя от врага
большая любовь моя!
Дождь барабанит по крыше,
темная ночь за окном,
и опять пауками мысли
выползают из темных углов.
Господи,
был бы хоть ты!
Думы свои
я сожму в кулаки,
вырасту до небес.
И в величии слез пред людьми
свитки горя расстелю:
читайте, люди,
сердце мое —
зеркало ваших бед!
За окном редеет рассвет,
на гудок шахтеры идут.
Надо мне на смену идти.
Встаю.
«…и тише, генералы и адмиралы…»
…и тише, генералы и адмиралы,
пробуйте ваши бомбы,
ваши запаянные в сталь Везувии!
Вы мешаете думать,
как вырастить лучше
высокие кроны,
и прочные корни,
и нежные чаши
на тонких стеблях.
«Не пропускай, читатель…»
Не пропускай, читатель,
мимо глаз
людей, чей рысий взгляд
меж лиц, покоем осененных,
вдруг промелькнет, —
как острие клыка.
В МЕТРО
Есть станции метро —
из мрамора и стали,
заполненная воздухом
цветным.
В ней русские мечты
исполнены на сводах —
в изображенье яблок золотых.
И полевой цветок резьбой
на мраморе сквозит.
И лист дубовый в бронзовых
венках
мозаику венчает на стенах.
И сами люди,
что в метро вошли,
преображаются в движенье,
сияя круглыми зрачками,
добреют лицами они.
И вот от входа на лестницу белую
медленно сходят двое;
он шел, как будто раздвигая
потоки воздуха плечом,
одежды синей прочной
ткани
его сурово одевали,
и только льдистого свеченья
откинут белый воротник,
как примечательность здоровья
и свежести душевных сил.
И чуб, как кисть овса,
лежит.
И маргаритка из кармана,
как орден юности, блестит.
На камни юноша глядит:
он видит силищу колонн,
рабочих рук большие волшебства,
что превратили камни в зеркала,
где глина тяжелая была
и тьма подземная жила.
Как музыканта мастерство,
звучала станции метро
и в мыслях, и ушах его.
А девушка, что рядом шла,
была как колос, солнцем
прокаленный,
вся из живительных лучей,
как пламень с пламенем сплетенный.
Большая яркая коса
вкруг головы ее легла.
И удивленное лицо
ловило светлыми глазами
колонны с красными камнями,
людей с огромными цветами
и шелест радостных одежд.
И так, рука в руке, вдвоем
они сходили на перрон,
и в восхищенье москвичи
за ними по перрону шли.
Быть может, это из пустыни
образователи садов?
А может, из сухих надтреснутых
степей
организаторы морей?
И толпы народа —
в белом и синем
и бледно-зеленом —
шли по метро
и несли на плечах
яблокощеких ребят,
поднимая выше голов
охапки пестрых цветов.