— Был, да сплыл. После смерти моих родителей голова Яковлев перевез наш дом в свою усадьбу и сделал для себя летник.
— Вот как!.. — Майя даже села и, как показалось Федору, радостно проговорила: — Так вот мы приедем к нему и скажем: «Возвратите наш дом, он нам самим нужен».
— Он не отдаст…
Вскоре они, измученные усталостью и бессонной ночью, уснули.
Первым проснулся Федор и увидел, что солнце уже клонилось к закату. Насытившийся конь стоял возле дымокура. Федор, стараясь не потревожить Майю, вылез из-под шубы. Но Майя услышала и тоже проснулась. Первое, что она почувствовала, — голод. Ей очень хотелось есть, как никогда в жизни. Она сказала об этом Федору.
— Я тоже проголодался, — ответил Федор. — Но где здесь найдешь поесть?
Майя вспомнила, как дома мать принуждала ее есть и как она отворачивалась от вкусной сытной пищи, огорчая домашних.
— Майя, вставай. Пора нам ехать!
Майя чувствовала себя разбитой, ей не хотелось даже двигаться. Она с трудом встала и вышла из юрты. Весело порхали пестрые бабочки, голубое бездонное небо было спокойным и приветливым, но ничего этого Майя не видела, у нее кружилась голова.
Федор и Майя сели на лошадь, она впереди, он позади, и быстрым шагом поехали по дороге. Сглатывая слюну, Майя спросила:
— Скоро ли доберемся до какого-нибудь жилья? Хотя бы чаю попить.
— В четырех верстах отсюда проживает один бедный человек. К вечеру будем у него.
И опять та же унылая дорога, огибающая стоячие болотца и низкие кочковатые берега речушек. Почти из-под лошадиных ног то и дело вспархивали дикие утки и со свистом пролетали над головой. Над озерами кружились белые чайки, похожие на комья снега. Вечерело. На востоке гасли облака, становились синевато-серыми. Где-то разъяренным быком заревела выпь. И тут же что-то загромыхало.
Майя, испугавшись, обняла Федора и посмотрела на небо.
— Федор, что это? — шепотом спросила она.
— Это бекас.
— Почему он так громыхает?
— Почему? По-разному объясняют. Слышал, будто давным-давно, когда бог создавал зверей и птиц и определял, какой птице сколько полагается высиживать яиц, бекас страшно обиделся на бога: ему всего четыре яйца дали, а чирку — девять. Бекас подлетел к богу и стал клянчить: «Прибавь мне яиц». Бог что-то буркнул в ответ и вознесся в рай. Бекас — за ним. Но где там ему угнаться за богом, рай-то высоко, не долететь туда бекасу. С тех пор бекас никак не может успокоиться, шумит-громыхает, грозится богу, что с горя камнем бросится на землю и разобьется. Но бог даже ухом не ведет.
Эту побасенку Федору рассказала старуха Федосья.
Майя помолчала и с печалью в голосе заметила:
— До чего же черствый бог! Не мог прибавить бедняжке яиц.
С наступлением сумерек наши путники добрались до жилища старого рыбака Кыдама. Его юрта стояла на берегу большого озера, недалеко от Лючинского наслега. Хозяева собирались ужинать. На костре в большом медном котле варилась уха из карасей. Вокруг костра сидели дети в ожидании ужина. Девочка лет десяти, самая старшая, была в рваной одежде из синей китайской дабы[17], остальные, четверо мальчишек, сидели совершенно нагими.
Майя, никогда не видевшая такой нищеты, не могла скрыть своего удивления:
— Ок-сие!..[18] Почему ребята голые?
Обиженная хозяйка промолчала, а старик Кыдама, покуривая трубку, прошамкал:
— По всему видно, ты дитя богатых родителей и впервые видишь, как живут бедняки.
— Были богатыми мои родители, — подтвердила Майя, — да бог счастья не дал…
Глаза Кыдамы уставились на Майю. В них были настороженность и любопытство. Он хорошо знал богачей своей округи. Он рубил дрова, косил сено. Недаром прозвали его Кыдама, что значит — большие вилы. Не счесть тех стогов, которые он заметал. Князец их наслега Ньогоро все свое сено велел укладывать только в восемь стогов. В каждом стоге было более ста возов сена. Стог уминали шесть человек. Первым стогометальщиком у Ньогоро был Кыдама.
Дома Кыдама живет только весной, когда в реке много рыбы. Весной он ловит рыбу и досыта кормит свою семью. А как только начинается сенокосная пора, уходит к Ньогоро на поденку и гнет спину до самого покрова.
Старик видел Майю впервые. У богачей, которых он знает, есть и сыновья и дочери, но такой ни у кого нет. Харатаев из другого наслега, но старик, наверно, наслышан и о нем. Но Майя почему-то не назвала своего отца.
— Говоришь, из богатой семьи? А откуда ты и кто твои родители?
— Мой дом далеко отсюда, на берегу Вилюя, — уклончиво ответила Майя.