Я всегда считала, что моя сестра — мелочно-практичный человек... Когда мы делили имущество после смерти родителей, я нашла ученическую тетрадку, там были записаны стихи, латиницей, на турецком языке... Я не смогла понять... Сестра складывала в чемодан какие-то мамины платья... Я показала ей тетрадку, она присела на стул... Это была ее, еще девичья тетрадка, и она эти стихи написала... Она хорошо знала язык и умела писать... Она взяла тетрадку и прочла несколько строчек вслух... У нее было хорошее произношение и певучий голос... Она перевела: «Сумасшедшее черешневое деревце, что ты делаешь на берегу речки?» ... Я удивилась, какие своеобразные строки... Она протянула тетрадку: «Хочешь, возьми себе...»
«Нет, — сказала я. — Оставь, ты должна это сохранить для твоих детей»... Она встала, обняла меня за плечи, подвела к шкафу и стала объяснять, почему она берет это и то из маминой одежды, и стала говорить, что вот то, что осталось, как раз и пригодится мне... Тетрадка лежала на столе... Но я немножко солгала, когда говорила о том, что стихи надо сохранить для детей моей сестры; я не взяла тетрадку, потому что, перечитывая эти строки, уже не смогла бы получить удовольствие; я все время помнила бы мою сестру, как она складывает мамины платья в чемодан с какой-то уверенной поспешностью; и эти ее располневшие женские руки и какая-то очень женская блузка с короткими рукавами; и туфли на высоких, чуть стоптавшихся каблуках...