– Я решила принять внесенные тобой изменения. Я не убью тебя.
Пока я наслаждался этой толикой хороших новостей, а мои защитники торопливо вкладывали в ножны свои клинки, она наклонила свою большую голову, приблизилась ко мне и глубоко втянула воздух:
– Я не знаю дракона, пометившего тебя. Возможно, позже он ответит мне за твое своеволие, но сейчас нет необходимости меня бояться.
У меня закружилась голова от благодарности и благоговения перед ее великолепием. Мне потребовалась вся воля, которую я смог собрать, чтобы заговорить:
– Я стремился только помочь тем, кто нуждался в моей помощи: тем, кем пренебрегли их драконы, или тем, кого изменили и не управляли их изменениями.
Она широко открыла челюсти, и с замиранием сердца я увидел зубы, что были длиннее мечей, и мерцающие желтым и красным мешочки с ядом у нее в горле. Она снова заговорила со мной.
– Не дави на меня, человечек. Будь доволен тем, что я не убила тебя.
Тогда Хеби поднялась, ее передние лапы оторвались от земли, так что она стала немного повыше. Я снова ощутил силу их безмолвного общения.
Тинталья ухмыльнулась ей, подтянув губы и обнажив свои клыки. Но мне она сказала:
– Ты и подобные тебе могут вмешиваться в тех, на кого драконы не заявили свои права. Это я тебе позволяю, потому что они для меня ничто. Изменяй их всех, как тебе хочется. Но оставь мне то, что принадлежит мне. Это милость, которой я одариваю вас за то, что вы послужили мне в прошлом. Но не воображай, что я плачу тебе долг.
Я почти позабыл о Мотли на своем плече. Не знал, что ворона может шептать, но услышал ее низкий хриплый голос:
– Будь благоразумным.
– Конечно же нет! – поспешно согласился я. Пришло время отказаться от моего непродуманного высказывания. Я перевел дух, осознал, что намереваюсь сказать гораздо худшую вещь, и все равно произнес:
– Я прошу у тебя еще об одной милости.
Она снова продемонстрировала зубы и мешочки с ядом.
– Не собираюсь сегодня умирать, – сказала Мотли и вспорхнула с моего плеча. Мои защитники сжались в круг около меня, но не сбежали. Я счел это мужественным поступком.
– Разве не достаточно в твоей жизни благодеяний, блоха? – потребовала ответа драконица. – О чем еще ты мог бы просить меня?
– Я прошу у тебя знаний! Белые Служители стремились положить конец не одному только Айсфиру, когда искали его смерти, а всем драконам навечно. Я хочу знать, выступали ли они раньше против драконов, а если да, то почему? Больше чего-либо еще я желаю знать обо всем, что известно драконам, и что может помочь мне покончить со Служителями!
Тинталья откинула свою огромную голову на длинной шее. Воцарилась тишина. Затем Хеби произнесла робким детским голосом:
– Она не помнит. Никто из нас. Кроме… меня. Иногда.
– О Хеби! Ты заговорила! – прошептал с гордостью Рапскаль.
Тогда Тинталья подалась вперед, бессловесно взревев, и я ужаснулся, увидев, как Хеби припала к земле и съежилась. Рапскаль снова вытащил свой кинжал из ножен и выскочил вперед, заслонив своего дракона и замахиваясь клинком на Тинталью. Я никогда не видел такого глупого и смелого поступка.
– Рапскаль, нет! – вскричал какой-то Элдерлинг, но тот не остановился. И все же, если Тинталья и заметила этот акт безумного неповиновения, она не придала ему значения. Она переместила свое внимание обратно на меня. Ее рев был низким грохотанием, заставившим мои внутренности завибрировать. Гнев и разочарование излились в словах:
– Это знания, которые я должна иметь, но не имею. Я отправляюсь искать их. Не как благодеяние для тебя, человек, а чтобы выжать из Айсфира то, чем ему следовало поделиться с нами давным-давно, вместо того, чтобы насмехаться над нами из-за истории, которую мы не можем знать. Ведь никакой дракон не может помнить случившееся в то время, когда он был в яйце или плавал в обличье змеи, – она отвернулась от нас, не заботясь о том, что при этом движении как люди, так и Элдерлинги вынуждены были рассыпаться в разные стороны, чтобы избежать удара ее длинного хвоста. – Я иду пить. Мне нужно Серебро. Когда я напьюсь, я должна быть вычищена. Все подготовьтесь к этому.
– Будет сделано! – крикнул ей вслед Фрон, когда она величественно прошествовала прочь. Он повернулся к своим родителям, его щеки Элдерлинга пылали, насколько это позволяли чешуйки. – Она великолепна! – прокричал он, и согласный радостный рев вторил его эмоциям.
Я не разделял ликования толпы. Сейчас, когда у меня было время сообразить - насколько близко я подошел к смерти, я чувствовал дрожь в животе. И ради чего был риск? Я знал о Служителях не больше, чем раньше. Я мог надеяться, что получил одобрение Тинтальи для любых Скилл-целителей, которых Неттл и Дьютифул могут со временем прислать. Я мог надеться, что Дьютифул заключит союз с людьми, которые время от времени способны влиять на поведение дракона.
Но теперь я знаю, что Айсфир жив. Моя слабая надежда состояла в том, что Тинталья поделится со мной хоть чем-нибудь, что обнаружит. Я предполагал, что между драконами и Служителями существовала давняя вражда. Могли ли Элдерлинги не подозревать о такой вражде? Я сомневался в этом, и все же мы не обнаружили никаких доказательств.
Или обнаружили? Я вспомнил, как Бледная Женщина захватила Аслевджал. Илистор, так ее назвал Шут. Заключенный во льдах город Элдерлингов стал ее грозной крепостью, отличным местом для наблюдения за войной Внешних Островов против Шести Герцогств, и тем местом, где она могла мучить угодившего в ледяную ловушку дракона и пытаться уничтожить его и весь его род. Она сделала все возможное, чтобы разрушить древний город. Произведения искусства были испорчены или уничтожены, коллекция свитков о Скилл-колоннах оказалась в безнадежном беспорядке… Не говорило ли это о глубоко укоренившейся ненависти? Стремилась ли она разрушить все следы тех людей и остатки их цивилизации?
Я не ждал поддержки от драконов против Служителей. У Айсфира были годы, чтобы отомстить им, имей он такое желание. Я подозревал, что он излил всю свою ярость, когда обрушил ледяной зал Аслевджала и положил конец силам Бледной Женщины. Он предоставил мне убедиться в ее смерти и смерти того каменного дракона, которого она выковала с Кебалом Робредом. Возможно, черный дракон не был таким жестоким созданием, каким казалась Тинталья.
– Это не редкость, что самки могут быть гораздо более жестокими, чем самцы.
– Правда? – переспросил Пер, и я обнаружил, что сказал это вслух.
– Правда, – ответил Лант за меня, и я задался вопросом, не вспомнил ли он при этом о покушении своей мачехи на его жизнь. На открытой площади перед нами Рапскаль суетился над Хеби, будто она его любимая собачка, пока Малта, Рейн и Фрон были заняты оживленной беседой, едва ли не походившей на ссору. Меня накрыло волной головокружения.
– Я хотел бы вернуться в наши комнаты, – тихо сказал я и не нашел сил противиться Ланту, взявшему меня под руку. Слабость, которую я чувствовал после произведенного мной исцеления Скилом, вновь охватила меня, и я не понимал — почему. Янтарь и Спарк присоединились к нам, когда я прокладывал путь наверх по ступенькам. Янтарь остановила остальных у двери.
– Я поговорю с вами позже, – объявила она и велела им уйти.
Лант сгрузил меня в кресло, стоявшее у стола. Я услышал, как он тихо прикрыл за собой дверь, и уже опустил голову на скрещенные руки, когда Шут заговорил со мной:
– Ты болен?
Я покачал головой, не поднимая ее.
– Я обессилен. Как будто Скилл меня опустошил. Не знаю, почему, – я невольно рассмеялся. – Возможно, все еще дает о себе знать выпитое прошлой ночью бренди.
Он мягко положил руки мне на плечи и стал их разминать.
– Тинталья выбросила мощный заряд чар. Я был парализован им и боялся ярости, которую она направила на тебя. Так странно чувствовать, но не видеть. Я знаю, она собиралась убить тебя, а я был беспомощен. Однако я слышал тебя. Ты твердо стоял перед этой силой.