– Так вся жизнь и пролетела, – грустно произнесла Лидия. – Слышишь, дочь?
Алевтина слушала вполуха. Она понимала, как матери непросто: столько лет тащить на себе и дом, и больную бабушку. Мама сама уже не совсем здорова – от такого образа жизни сложно не заболеть, и возраст уже дает о себе знать. После того, как бабушку положили в больницу, Лидии стало немного легче, но она и не думает отдыхать: сразу схватилась за тряпку и наводит чистоту – не умеет сидеть без дела, отвыкла. Алевтина старательно уговаривала свою совесть, что мама сама так решила, чтобы она не меняла свою жизнь, не взваливала на себя уход за бабушкой. Да, у нее мама золотая. Будет надрываться, но помощи не попросит, а предложишь – откажется. Справедливости ради стоит заметить, что никто из родни Лидии помочь не рвался. Алевтина поначалу заикнулась, что ей, наверное, следует остаться. Найдет в Ивангороде работу, чай, не совсем деревня. На что мать решительно сказала: брось, Аля. Сама справлюсь. Ты молодая, не нужно тебе свою жизнь ломать. Подумай, в кого ты тут превратишься: в угрюмую, замотанную тетку без семьи и личной жизни! Я не хочу для тебя такой судьбы. Еще неизвестно, насколько все это затянется. Может, на месяц, а может, и на годы.
Лидия как в воду глядела: болезнь свекрови продолжалась в течение восьми лет. За это время Нина Степановна перенесла несколько микроинсультов, ломала шейку бедра, ее частично парализовало, она давно уже утратила способность подниматься с постели. Для Лидии это значило, что она не могла надолго отлучиться из дома, должна была готовить специальную еду и кормить ею свекровь, делать ей массаж, мыть ее, выносить утку и слушать старческое брюзжание. С годами и на фоне прогрессирующих болезней Нина Степановна становилась все более невыносимой. Она упрекала невестку в нерасторопности и подозревала, что та старается загнать ее в гроб. В приступах просила позвать священника и нотариуса, чтобы исповедоваться и написать завещание на несуществующие сокровища. Иной раз требовала собрать всю родню, чтобы попрощаться и между всеми разделить свое добро. Так в доме Новиковых стали появляться давно забытые родственники – некоторых из них Лидия видела впервые. Стала заходить Зоя Потапова, помогать – не помогала, все больше вела беседы с Ниной Степановной. О чем они разговаривали, Лидия не знала, ее в компанию не приглашали, да ей и некогда было. Свекровь потом Лидии чуткость второй невестки ставила в пример. Вот, говорила, поучись, Лида, дипломатии у Зои. Так слушать умеет и такая внимательная, не то что ты. А тебе слова не скажи, все фукаешь и фыркаешь. Никакого уважения! Лидия молча кивала и шла мыть судно. Одному богу было известно, откуда у этой женщины столько терпения и как она все это вынесла.
В этот раз прогнозы врачей выглядели наиболее пессимистично. Нина Степановна и сама чувствовала скорый конец. Глаза ее как будто стали яснее, а разговоры при этом оставались бредовыми: она несла околесицу про принадлежащий ей огромный изумруд. Старушка настояла на приезде Алевтины, говорила, что должна успеть попрощаться с внучкой. Видя, что дело совсем худо, Лидия вызвала дочь из Петербурга. «Похоже, все. Уходит бабушка», – сказала она со вздохом. И было сложно понять, что он значил: сожаление или облегчение.
– Жиг’обаска! Жиг’трест! Саг’делька на ножках! – картаво бурчал Игорь Потапов, спускаясь со второго этажа бабы Нины, откуда его только что выставили. И хоть на дверь ему указала Лидия – обладательница довольно-таки поджарой фигуры, Игорь сердился не на нее, а на Алевтину. По его мнению, не будь сестры, наследство перепало бы ему. А кому же еще? У бабы Нины внуков больше нет. Дети не считаются, они уже старые, им не надо.