Меж тем, подталкивая в спину, меня вывели на центр допросной и усадили на колченогий табурет.
На миг вспыхнуло чувство нереальности происходящего, а уже в следующий вытиснившееся зазвучавшими в голове словами: 'Сестры мои, я как уже побывавшая в справедливых руках нашей Матери-Церкви, настаиваю, чтобы вы наизусть помнили не только писание, но и все священные каноны, дабы смогли сказать истину, когда...'.
Мне мгновенно вспомнились многочисленные рассказы Бернадетты, как она оказалась у Ответственных.
Берна! Она неустанно вдалбливала нам снова и снова, что мы должны запомнить. Не отставала от нас в минуту отдыха. Требовала, чтобы мы свободное время проводили над святыми текстами. Только теперь оказавшись в той же ситуации, что и она, я поняла, как же сестра была права!
Но углубиться в воспоминания не дали, старший дознаватель, видя готовность отвечать на вопросы, обратил свое внимание на меня.
- Сестра клянешься ли ты говорить правду, аки пред Господом нашим на Великом Суде?
- Клянусь, - кое-как прохрипела я; в голе саднило так, словно внутри бесновались коты.
Дознаватель сунул мне под нос крест и я приложилась к нему губами, подтверждая свои слова.
И началось! Вопросы посыпались один за другим. Началось, конечно же, с моего имени: кто я, откуда родом, как нарекли меня в миру, как в обители. Потом о моем детстве, о родителях. От чего умер отец. Не являюсь ли я виновницей его смерти, не желала ли ему ей.
Я отвечала честно и емко, как требовалось. Правда, говорить становилось все трудней, пить хотелось до невозможности. Заикнулась было о воде, но, увидев, что дознаватель даже ухом не повел, вспомнила, что согласно судебному уложению, жажда не является чем-то недозволенным, и даже способствует в скорейшем раскаянии.
Дальше пошли вопросы о сестре: из-за чего она повесилась, знаю ли я причину ее поступка, пыталась ли воспрепятствовать ему или наоборот - помочь?
От всего этого вновь голова шла кругом, явь стала раскрашиваться бредовыми видениями. Но отвечать приходилось, поскольку молчание могли расценить, как попытку запереться. И чудилось, этому не будет конца...
Сознание вернулось рывком, а в груди закололо от зашедшегося дыхания. Оказалось, я упала с табурета и чтобы привести в чувство, меня окатили водой. Тут же рядом оказалась одна из сестер - помощниц дознавателя, поставила табурет обратно на ножки, и прямо с пола водрузила меня на него.
В голове потихоньку прояснялось - мокрые одежды холодили тело, заставляя воспринимать окружающее четко. От того мне и повезло ухватить окончание фразы дознавателя.
- ...сомлела при допросе, дабы перестать давать показания, что может являться следствием порочности и наличия страстей Искусителя.
- Меня по голове сильно ударили, - поспешила вставить я. - Весь затылок кровавая корка. От того чувств лишаюсь.
Старший дознаватель и его помощники, наконец-то оставившие мои вещи в покое, как один возмущенно уставились на меня, немигающими, словно у змей, взглядами.
Однако могучая сестра, что по-прежнему стояла подле меня, подтвердила:
- Так оно и есть.
- Тогда поправьте, - тут же нашелся дознаватель, - Что лишилась чувств из-за травмы, которую получила, сопротивляясь аресту.
Мне захотелось застонать, однако я сдержала свой порыв. Неизвестно что было лучше сопротивление властям или наличие следов нечистого, но больше возразить в свою защиту было нечего.
Старший дознаватель уселся в удобное переносное креслице. Не знаю, когда оно появилось, в воспоминаниях совершенно ничего не осталось.
Зато теперь, после холодного душа, я смогла совершенно четко рассмотреть как самого дознавателя, так и его помощников. Дознаватель в сане диакона походил на крысу, такой же серый, невзрачный востроносый и глаза-бусины цепкие и колючие. Подле него суетились двое его помощников. Четверо плечистых братьев, что привели меня сюда сидели тихонько у стены и пристально следили за моими действиями, ежели вдруг я надумаю напасть. Две сестры, что осматривали меня - одна здоровая пожалуй даже крупнее Гертруды будет, и вторая чуть меньше ее, но не менее сильная находились неподалеку, так же неотрывно наблюдая за мной. И только писец в своем углу, не разгибаясь корпел над бумагами. На столе у него уже горела свеча, а помещение было освещено факелами. Только сейчас я поняла, что первый допрос тянулся, уже Бог знает, сколько времени и, похоже, это еще был не конец.