– Ты не уродка! Ты изумительная! Я тебя люблю!
Ее лицо раскрывается, как ни разу до, как будто она чувствует то же, что я.
– Тебе когда-нибудь ногами делали? – спрашивает она.
Пембрукшир, 1982
Всякий раз, когда Барни Драйсдейл терзал и насиловал свой старый «лендровер», понуждая его взбираться по крутой дороге к коттеджу, он ощущал, как на него нисходит спокойствие. Выходя из машины, он оглядел строение из древнего камня, глотнул свежего воздуха и окинул взглядом простор вокруг. Лишь холмы, источники, пара фермерских хозяйств, стада овец. И ему это было по нутру.
Завтра у него будет компания – из Лондона приедут Бет и Джиллиан. Так было заведено в семье: Барни приезжал первым, «затопить камелек», как он всегда говорил. Обожал осматривать участок в одиночку, отмечая свой вклад в усовершенствование поместья. На самом-то деле усовершенствования были заслугой рабочих, которые превратили беспризорную каменную руину в дом его мечты. Барни озирал участок, распределял фронт работ, грозился, дулся, примеривался к мотыге, но так и не завоевал среди рабочих доверия – даже если привозил немереное количество пива или настаивал, чтоб они закончили сегодня пораньше и отправились в сельский паб. Он считал местных чересчур квелыми и зачуханными. Не соображая, что если их кто и зачухал, так именно он. Когда он заходил в паб, они, один за другим, увиливали домой под разными предлогами. А потом звонили бармену и справлялись, не отвалил ли еще Барни, а если отвалил, возвращались продолжать попойку без него.
В коттедже царила холодная сырость, и Барни решил зажечь уголь в камине. Минут тридцать он тянул волынку, шатался по комнатам, но тут сгустилась ночь. Барни отправился за порцией топлива наружу, в угольный сарай, каковой пребывал в полнейшей темноте, никак не освещаясь светом окон. Он наслаждался прогулкой сквозь тьму, ощущая дуновение ночной свежести на коже.
Едва его осторожные шаги захрустели по гравийной тропинке, Барни почудился шум вроде кашля. В животе его затвердел страх, но звук был слишком далек, и Барни сам посмеялся своей нервозности. Он захватил для очага уголь и поленья. К своей досаде, Барни обнаружил, что у него нет растопки. Сельский магазин в этот час, судя по всему, был уже на запоре.
– Проблем-то куча, – сказал он. Он накомкал в камине газет, напихал туда щепок и угольной крошки. Труд был долгий, требовал терпенья, но огонь в итоге занялся весьма и весьма неплохо. Некоторое время он посидел у очага, затем, не находя себе места, отправился в деревню и опрокинул пару стопок в тамошнем пабе, перелопачивая «Телеграф». К его громадному сожалению, в пивной он не застал никого из знакомых: ни местных рабочих, ни наемных со стороны. Осознав, что в здешних краях уделом ему будет лишь меланхолическое одиночество джентльмена, он направился домой. Дома Барни опустился в кресло перед камином: телесериал, рюмка портвейна и пара ломтиков стилтонского сыра. От горелки бойлер работал безупречно, дом нагревался; Барни стал задремывать и отправился на боковую.
Тем временем кто-то вошел на первый этаж. Силуэт двигался в полной темноте с изумительной грацией и оглядкой. С плеча фигуры, где должна была бы находиться рука, свисала большая канистра. Содержимое канистры предназначалось для того, чтобы пропитать ковры и шторы керосином. Снаружи некто держал в зубах кисть. С неимоверной быстротой и ловкостью, отклоняя голову то вперед, то назад, темная фигура выводила на стене коттеджа: CYMRUI'RCYMRU LLOEGRI'RMOCH
Священные коровы
Мы пригоняем грузовичок в Ромфорд, к дому того безмозглого пня, у дверей которого притулился дряхлый «астон-мартин».
– Полста, мужик, и он твой, – говорит этот глупый крендель. – Я ему цену знаю, не сомневайся. Я столько труда в него вложил, еще пара ударов, и он поедет. Меня от него уже мутит просто, иначе черта с два б я его продал.
Заглядываю под капот. Навскидку не так уж плохо. Бэл тоже смотрит и качает головой: – Не-е-е… это ж рухлядь, мужик. За десятку мы, так и быть, возьмемся отвезти его в металлолом.
– Не свисти. Я кучу бабок за эту машину отдал. А потом еще столько же в ремонт вложил, – говорит пенек.
– Да чтоб привести ее хоть в какой-то порядок, потребуется две сотни минимум, Во-первых, сцепление на выброс, сразу видно. Охота тебе бабки на ветер кидать.
– Как насчет сорока? – уступает он.
– Мы деловые люди, мужик. У нас каждый фунт на учете, – пожимает плечами Бэл.
«Харя» чешет в затылке и соглашается на десятку. Ничего, я эту красулю мигом на колеса поставлю. Цепляем ее к грузовичку и тащим в наши мехмастерские.
Вообще, это заброшенное место нагоняет на меня жуткую тоску. Особенно тяжко находиться здесь в такой вот жаркий летний день, как сегодня. Думаю, потому, что солнце и до крыши не дотягивается, вокруг понатыкано небоскребов. Внутри не бывает дневного света, наяривают пыльные лампы. Когда-нибудь я, клянусь, не выдержу и продырявлю, ешь-то, крышу, чтоб хоть кусочек неба был виден. От калорифера несет керосином, от разбросанных деталей – машинным маслом, короче, запашок тот еще, наваристый. Кроме того, там воцарился какой-то непоправимый бардак. Железяки вперемешку валяются и на полу, и на громадном столе. Потом высоченная дверь на направляющих, от которых отвалился шкворень. Приходится запирать эту сволочь на висячий замок. По утрам я до белого каления дохожу, ковыряясь ключом в скважине.
А Бэлу здесь нравится. Натащил всяких долбаных инструментов, даже ту бензопилу, которой орудовал прошлой зимой, когда для приработка валил деревья в Эппинг-форест, а потом давал в «Адвертайзере» объявления о льготной торговле крупными партиями дров. Нет, сегодня в мастерских чересчур жарко.
– Готовый автомобиль ежеминутно сходит с конвейера, а, кореш? – смеется Бэл, шлепая тачку по крылу.
– Да, придурок херов, ежеминутно. Хоссподисусе, ну и парилка. Слушай, мужичок, чегой-то у меня в горле пересохло. Как насчет глотнуть?
– Что ж, годится. Встречаемся у «Скорбящего Мориса». Я с ней сперва чуток поваландаюсь, – говорит он, снова похлопывая машину по капоту, ласково так, точно это задница, или сиськи, или типа того.
Ну, дорвался: автомобильный фанат, мать его. Меня больше привлекает мысль о Самантиных грудях и бедрах. Ох ты. Из-за этой чертовой жары у меня встал, да еще как встал-то. Я часто задумываюсь: имеет ли это какое-то научное объяснение или происходит просто оттого, что летом все кони разгуливают полуголыми? В общем, так или этак, скоро я до нее дорвусь, а покамест не повредит кружечка вкусного холодного пива. А Бэл пускай тут горбатится.
Наше общество перенасыщено полицейскими. Не успел я пробыть в пабе и пяти гребаных минут, не успел сделать и двух траханых глотков, как подваливает этот мусор Несбитт – прямо заходит к «Морису» с таким видом, будто он и есть хозяин сего заведения. – Как она, Торни?
– Комиссар Несбитт. Какой приятный сюрприз.
– Не вижу ничего приятного в общении с криминальными элементами.
– Золотые слова, Джон. Сам от них как от чумы шарахаюсь. Хотя при твоей-то работе избежать этого нелегко, так что ты молоток, хитрован ты, ценю. Очков-то на этом много не наберешь, верно? Служебные перестановки у вас, должно быть, в порядке вещей. Никогда не пробовал автомобилями торговать?
Хмырь молчит, пыжится, испепеляет меня взглядом, точно я перед ним извиниться должен. Бармен Билли и его новенькая помощница глумливо хихикают. А я просто салютую сучьему мусору кружкой: твое здоровье!