В августе 1916 года Вильгельм II освободил Фалькенхайна от обязанностей командующего немецкой армией — по большей части из-за битвы при Вердене, которая считалась его неудачей. Тот сразу или почти что сразу взялся за писанину. Как и большинство военных, он писал, чтобы объясниться и оправдаться. Писал, чтобы обосновать свои поступки для анналов истории. В 1922-м Эриха фон Фалькенхайна не стало. В текстах, написанных примерно за пятилетний период между смещением с поста и кончиной, он пытался объяснить, что целью его ужасающей стратегии при Вердене было вообще-то окончить войну поскорее. Верденская кровокачка, с точки зрения Фалькенхайна, перекачивала вдобавок и милосердие. Вся эта машина для убийств была задумана лишь затем, чтобы прекратить убийства.
В стратегии Фалькенхайна, которую тот применил под Верденом, и вправду была ясная логика. Насколько эта стратегия была дальновидной и какими тактическими мерами воплощалась в жизнь — про это можно вести изощренные дебаты (их уже много вели и ведут поныне). Рассуждать про эти дебаты я не хочу, да и не слишком-то мне они интересны.
Сам я, опять-таки, задаюсь вопросом: не было ли у Фалькенхайна и другой части — части, запрятанной глубоко в нем самом и причастной тем силам, которых он в полной мере мог никогда не осознавать, — силам, которых никто из нас не может осознавать в полной мере — которые натолкнули его на мысль создать кровокачку, и при этом он знал (назовем это знание бессознательным), что этот его насос будет погибелью мира, что это, так сказать, будет воплощенная смерть, и что смерть эта скосит под корень француза и немца, коровку, букашку, травинку — короче, выкосит саму жизнь.
Один военный стратег, которого мне довелось знавать, однажды заметил, что я столько читал и думал про Первую мировую и, в частности, про Верден, что стал «неуравновешенным», — так он выразился. «Далековато вы забрели от области своих компетенций», — так он мне заявил. Усугубляя ситуацию, я поведал своему военно-стратегическому приятелю, что впервые размышления о Первой мировой посетили меня, когда я увидел картину с изображением всего сущего. Так вышло, что нарисовал эту картину Франц Марк. Нарисовал он ее в 1913-м, за год до начала Первой мировой. «Судьба животных» — под таким названием известна эта картина.
На первый взгляд эта картина — произведение раннего европейского абстракционизма. Ее вдоль и поперек простреливают росчерки цветных линий. В самом деле, полотно — настоящая выжимка из всяких там авангардных направлений в искусстве, которые щедро плодились тогда в Европе. В живописи Марка есть следы музыкально-лирических абстракций Кандинского. Еще можно разглядеть более резкую абстракцию Робера и Сони Делоне и, так сказать, холодность кубофутуризма. Очевидно влияние русского конструктивизма, протосупрематизма, итальянского футуризма. Все эти «-измы» европейской живописи начала XX века на картине Марка тут как тут.
При ближайшем рассмотрении, однако же, картина — не совсем абстрактная. Стоит глазам привыкнуть к тому, чтобы вообще смотреть на эту работу, как видишь животных. Отсюда и название картины. Полотно вдоль и поперек рассечено линиями чистого цвета, но все это художническое дело происходит не в вакууме. Это дело происходит где-то и, что еще важнее, — с кем-то. Оно происходит, так скажем, с животными. И то, что происходит с животными — оно нехорошее.
Что судьба животных на картине Франца Марка складывается не очень удачно, мы знаем из росчерков цвета, которые безошибочно передают идею насилия. Животные (особенно синеватый олень, который посередине снизу) испытывают некую сильную муку. Этот застывший синий олень чуть приподнял переднюю левую ногу от земли, голова и шея у него запрокинуты до предела. Животное будто заходится в крике. Будто его пронзило одним из простреливающих центр картины желто-оранжевых цветовых стержней.