Но хуже всех повёл себя один мало до сих пор проявлявший себя уполномоченный.
Он встал, жестами обратил на себя общее внимание и со словами: «Отрыгну сердце моё и виждь яко блюю» – извергнул съеденное на окружающих.
Раздался визг дам и брань кавалеров.
Соседка Степана Александровича к его великому ужасу вдруг сняла с себя платье, оставшись в одних чулках, ибо белья на ней не было.
– Что вы делаете, – вскричал он, под общий хохот накидывая на неё салфетку.
– Чтоб платье не испортили. Мужчины не крепкие, – резонно ответила девушка и пошла повесить платье на вешалку, застенчиво увёртываясь от тянувшихся к ней рук, причём её атласное смуглое тело составляло красивый контраст с ярко-зелёными чулками.
Тогда Штромбе, уже совершенно пьяный, тоже разделся и в таком виде вышел в коридор, решив вдруг взять холодную ванну.
Там он столкнулся нос с носом с какими-то военными, из которых один почтенный седой генерал имел крайне недовольный вид.
– Будьте любезны прекратить дебош, – произнёс он, – я подольский губернатор.
Тогда Штромбе вернулся в номер, накинул на свои голые плечи френч с камергерскими погонами и, выйдя снова в коридор, сказал:
– Начихать мне на губернатора!
А из двери в это время с визгом выскочили две тоже голые девушки и побежали по коридору, преследуемые двумя уполномоченными, из коих один был во френче без галифе, а другой в галифе, но без френча. Все общество скрылось за дверью с надписью: «Для дам».
Губернатор постоял в раздумье, махнул рукой и отдал странное распоряжение. Оцепить гостиницу полицией, никого не впускать и никого не выпускать, а сам уехал.
– Грензен, он меня обидел, – плакал сенатский секретарь, утирая слезы чьим-то подолом. – Грензен, он утверждает, что нам дадут мечи без банта. Грензен… у меня нет сил… но я вас очень прошу… дайте ему по морде… от моего имени… вы тут будете ни при чем… Грензен… если вы это сделаете… я вам завещаю своё тверское имение.
Но вежливый Грензен мог уже только улыбаться. Глаза его глядели внутрь, а язык лишь шевелился, но ничего не произносил. Наконец он встал на четвереньки и, стараясь никому не мешать, пошёл в угол, где и заснул, положив лицо в песочную плевательницу.
А Пантюша с князем между тем придумали неописуемое и в высшей степени непристойное petit-jeu[10], вызывавшее визг и хохот всех принимавших в нем участие дам.
Степан Александрович вдруг страшно рассердился на Пантюшу. Он подошёл к нему и произнёс:
– Если ты хочешь быть со мною в хороших отношениях, то ты сейчас же наденешь белье…
Но усилия, которые Степан Александрович затратил на произнесение этой фразы, были так велики, что он как подкошенный сел на пол и с удивлением заметил что комната начала вращаться вокруг горизонтальной оси.
Он осторожно пополз к выходу и вдруг почувствовал у себя на затылке живительную свежесть. Кто-то пустил струю сифона мимо стакана и окатил Степана Александровича. Это сразу оживило его.
Он вышел в коридор и, побродив немного, зашёл в какую-то комнатушку, нечто вроде буфетной, где санитар пил чай. Санитар этот был молодой парень – лакей Грензена.
Степан Александрович, в припадке необъяснимого вдохновения и вспомнив свою идею («то, что не удалось сверху, удастся снизу»), стал объяснять ему вкратце теорию Беркли, в чем ему сильно препятствовала начавшаяся вдруг икота. Однако он довёл своё объяснение до конца и в заключение изложил содержание своей брошюры. Когда Иван Богатов заснул у себя в избе, он, по обыкновению, положил кошелёк на ночной столик. Но едва он закрыл глаза, как кошелёк исчез, ибо перестал быть воспринимаем.
Санитар выслушал все очень внимательно, кивая головой и говоря от времени до времени: «Ну уж это конечно». Или: «Оченно даже слободно».
В буфетной лежали на полу два тюфяка. На один из них лёг Степан Александрович.
Он почти засыпал, однако, услыхав голоса, открыл глаза.
В буфетную вошли ещё два санитара и принялись пить чай, оглушительно раскусывая сахар.
– Ну что? Все кутят?
– Самое пошло оживление. Ещё семерых девок привели. Одна ровно слон.
– Вот барин рассказывал, – сказал грензенский лакей, кивая на Степана Александровича, – какой случай был. Заснул так один, а кошелёк рядом положил.
– Ну и что ж?
– Украли.
– Много денег?
– Не сказывал. Полагать надо, порядочно.
– Я деньги завсегда в сапог. Самое для них тихое место.
Степан Александрович вздохнул и потерял сознание.