– Ну что, Валя, вперёд, в атаку! – скомандовал Святослав.
– В какую, к чёрту, там атаку? – с юмором крикнул Валентин. – И без того я еле живой.
– Ничего, потерпи. Там, за водопадом тебя дожидается настоящий рай! Шагай за мной шаг в шаг, – поддержав за руку своего друга, который спустился наконец вниз, сказал Святослав громко. – Не забывай только под водой, не мешкая, быстро проскакивать. А уже там как-нибудь с тобой наверх вскарабкаемся, – прокричал весело Святослав, давая последние указания в завершении их маршрута перед входом во «врата» пещеры.
Говорить им приходилось громко, буквально даже временами и кричать, так как шум падающей воды почти полностью заглушал их голоса. И вот, наконец, настроившись и сделав глубокий вдох, они быстро шагнули под падающую сплошной стеной воду. Преодолев водную преграду, Святослав помог Валентину взобраться наверх, и оба оказались в пещере. По её туннелю они начали медленно пробираться вглубь пещеры, которая пугала своей загадочной тишиной и наполняла лёгкие такой чрезмерной сыростью, что хотелось набрать в них всё больше и больше, по мере продвижения, воздуха. Пройдя последнюю часть пути, через какое-то время они оказались в одном из её гротов.
– Ну что, Николаич, вот мы и прибыли, – торжественно произнёс Святослав.
– Так здесь же сплошной и полный мрак, – заметил Валентин.
– Это тебе на первый взгляд так кажется.
– И куда мне теперь в этой кромешной тьме себя деть? – спросил Валентин Николаевич слегка разочарованно.
– Куда хочешь, но далеко всё равно никуда не податься тебе. Так что никуда от меня не денешься и не скроешься – кругом одни только стены. А если же без шуток, то, давай, включи фонарик, сядь и всё не спеша кругом осматривай. В общем, короче говоря, передохни немного, – предложил Святослав. – А я же в это время потихоньку словами буду гостеприимно знакомить тебя со всеми здешними прелестями и, клянусь, что уже с завтрашнего дня тебе не будет хотеться отсюда уйти. И ещё мне тебе хочется добавить к этому одну важную вещь: здесь будет спаться в два-три раза лучше, чем там, наверху; а после двух суток и совсем почувствуешь себя, словно заново родившимся.
– А если я вовсе и не проснусь. Что тогда? – решил пошутить Валентин.
– Разбужу силой. Главное, надо себе здесь уяснить – что здесь ты вне зоны цивилизации. Ты здесь под полной опекой матери-природы, которая тебя в своих «покоях» никому и никогда в обиду не даст.
– Я, Свят, всё мог себе представить, но такого… – удивлённо протянул его друг.
– Ничего, ты очень даже скоро полюбишь это место. Только вот я тебя, Валя, хочу предупредить – что тут неподалеку, метрах в пяти, покоятся Никита с его мамой, и поэтому не пугайся, если что…
– Здесь что, рядом их могилы?
– Да, это место их покоя, – подтвердил Святослав.
– Это даже очень и хорошо, что мы не одни. Не страшно будет жить нам с тобой здесь временно, – с юмором подытожил Валентин Николаевич своё отношение к пещерным обстоятельствам.
– Я так и знал, что ты так скажешь. Знаешь, Валя, как ни странно, но когда я нахожусь здесь, то всегда приходит ощущение, как будто меня нет, словно я с ними под землей. И в то же время, мне кажется, что слышу и чувствую их здесь, словно живых, а они так же ощущают, что меня чувствуют словно живого. А с другой же стороны, живя здесь, я чувствую, что не я, а они, как будто наяву, со мной живут. Может это так незаметно земная жизнь уже начинает угасать во мне. А может, Валентин, жизнь моя и вовсе совсем уже в стадии угасания? – сказал Святослав, и не в силах больше сдерживать эмоции, начал издавать короткие всхлипывания, которые постепенно перешли в откровенный плач.
Понимая его состояние, Валентин по-отцовски обнял его и тихо промолвил:
– Поплачь, Свят, поплачь… Меня стыдиться не надо. Если человек от сердца плачет, значит, он не потерял себя. Все мы – дети… Я тебя, ох, как хорошо понимаю.
И неожиданно вместе со Святославом Валентин Николаевич тоже заплакал, не в состоянии больше сдерживать своих чувств. Но это был не обычный в нашем понимании плач. Он походил, скорее, на стон души – звуки, издаваемые вперемешку с выдыхаемым воздухом, как бы выплескивали все тяготы жизни из нутра человека, проведшего почти полжизни в условиях, жизнь в которых можно назвать одним словом – «существование». Суровость этих условий заставляла постоянно подавлять все свои желания и научила раз и навсегда сдерживать любые эмоции. И лишь сейчас, сидя рядом с единственным своим близким другом, Валентин мог позволить себе излить душу в слезах. Он давно разучился плакать так, как плачут все люди. Вместо обычного плача получалось лишь только одно – заунывно и жалобно стонала израненная душа, издавая звуки подобные звучанию струн горько и печально звенящей гитары. А слёзы шли сами по себе – суровость жизни ещё не успела их заглушить насовсем. Тихо всхлипывая сквозь слёзы, он снова заговорил: