— Детское искусство, — коротко произнес Клиффорд. Энджи приехала ненадолго. Он же скоро должен был стать отцом двойни. Хелен медленно прохаживалась по комнатам дома на Орм-сквер, спокойная, ленивая и безмятежная, она ходила босиком, гордо неся огромный живот — все же лестно, что виновник этого он, Клиффорд. Носить близнецов не так уж и легко, но Хелен казалась спокойной и удовлетворенной и только иногда вздыхала и тихонько стонала. Он собирался присутствовать при родах. Конечно, он будет там. Если вы уже потеряли одного ребенка, вам не захочется новых потерь, даже если возмещение приходит в двойном объеме.
— Так что же, в конце концов, они собираются делать с этим детским искусством? — вновь спросила Энджи.
— Устраивать выставки, — ответил Клиффорд.
— Боже мой, — проговорила она. — А зачем? Какой прок в этом?
— Связи с общественностью, — снова кратко объяснил он.
Он не рассказал Хелен, что приехала Энджи. Он не хотел ее расстраивать. Сам он желал, чтобы Энджи уехала как можно скорее. Он вовсе не хотел, чтобы она вновь завлекла его к себе в постель. Она сейчас была очень худа и казалась высушенной солнцем.
— Ужасная мазня, — проворчала Энджи. — Все это, что зовется детским искусством, не причудливо и оригинально, как обычно думают родители, а просто никуда не годится.
Они остановились перед одним рисунком, довольно милым и каким-то неземным, как показалось Клиффорду. Он получил первую премию на конкурсе. На нем были изображены две довольно нечеткие фигуры внутри какой-то раковины, а может быть, летательного аппарата или некоего небесного лифта, который опускался, как на стропах, на цепочках голубей, прямо в ладони ангелов, высунувшимся из пушистых облаков и ласково смотрящих вниз, на спокойную поверхность моря.
— Весьма своеобразно, — заметила Энджи. — Вот на этого ребенка, кем бы он ни был, следует обратить внимание.
— По-моему, просто восхитительно! — сказал Клиффорд и подошел, чтобы разглядеть фамилию художника. Это была некая Нелл Бичи, девяти лет. Он вспомнил свою Нелл и облизнул губы. Горе иногда все еще напоминало о себе, но теперь он уже не приходил в ярость, ему становилось просто грустно. А сколько лет теперь было бы Нелл?
— Почти как Лэлли, — проговорил он. — Похоже на него. Только здесь не страдание, а счастье.
— Что-то я не пойму, о чем ты говоришь, — сказала Энджи. — У меня по-прежнему номер в отеле «Клэриджес». Может быть, поедем, разопьем бутылочку шампанского и отметим предстоящее рождение близнецов?
Мне очень неприятно говорить, что сделал Клиффорд (хотя он мысленно и скрестил пальцы, чтобы не обрушились неприятности), может, лучше притвориться, что ничего не случилось? Но ведь случилось. Ведь было. Энджи улетела, торжествуя победу. Хелен ничего не узнала. Клиффорд не сказал ей. Ведь он никому не причинил никакого вреда! Ох, читатель, таков порядок вещей, что наши добрые и дурные дела кладутся на разные чаши весов, и если даже вы никому не нанесли заметного вреда, то, позвольте вам заметить, вы не принесли и пользы. Так давайте же делать добро!
Мир и покой
Читатель, представьте себе тихую горную долину на границе с Уэльсом, 1977 год. Представьте себе мягкие контуры гор, быстрые потоки, крутой поворот автострады и, примерно в полутора километрах от него, маленькую деревушку Рюэлин, в которой нет ничего особенного, кроме церкви с древнесаксонской башней, посмотреть на которую иногда забредают случайные туристы. Так называемая Дальняя ферма расположена на окраине деревни, и тоненькая, хорошенькая, веселая двенадцатилетняя школьница, первый год обучающаяся в общей средней школе, по утрам садится здесь в автобус, а вечером возвращается обратно. И, конечно, это никто иная, как Нелл Уэксфорд. Я уверена, что читатель будет рад узнать, что она уже несколько лет живет в мире и покое, хотя и среди преступников. Они ей заменили отца и мать. Строго говоря, только такие ортодоксы, как Джон Лэлли могли бы тогда назвать людей, среди которых оказалась Нелл, преступниками. В какой-то мере они тоже принадлежали миру искусства. И вот десять лет спустя, в наше время, когда воображение художника перестало цениться, а искусство попало в полную зависимость от тех, кто имеет деньги и знает, как эксплуатировать творчество, сейчас, когда прошлое расчищается во имя настоящего, вдруг оказалось, что слово, «преступник» по отношению к ним приложимо и уже не звучит так странно и абсурдно.
Читатель, вернемся к миру, спокойствию и ребенку. Я мечтаю, чтобы слово «наказание» навсегда и как можно быстрее исчезло из употребления. Я не встречала ни взрослого, ни ребенка, которые будучи наказаны, стали бы после этого лучше. Наказание — это способ показать свою власть и подавить волю того, кто слабее и бесправнее. Наказание приносит за собой обиду, страх, ненависть, открытое неповиновение, но отнюдь не угрызения совести, исправление или осознание своей вины. Оно всегда приводит к худшему, а не к лучшему. Человек воспринимает его как одно из страданий и не может воспринимать иначе. Во всяком случае, если вы отшлепали ребенка, сунувшего пальцы в электрическую розетку или выбежавшего нечаянно на проезжую часть дороги — чем вы ему помогли? К тому же, это скорее ваша непроизвольная реакция, чем обдуманное наказание, и ребенок немедленно все забудет — но если вы хотите, чтобы ребенок вел себя хорошо, запомните, что нахмуренные брови и окрик матери, которая всегда ласкова и улыбчива, действуют сильнее, чем пронзительные крики и тумаки той матери, которая привыкла шлепать свое чадо по любому поводу.