— Привет, — сказал Марко.
— Привет. Знаешь ли ты часовню, которую мы сняли для видео?
Марко знал. Они готовили номер, названный «Сосцы Сатаны». Делалось это под наркотическую смесь № 24, на небольшой сцене неосвещенной церкви, в разрушенном деревенском поместье. Владелец, которому позвонили в Монте-Карло и спросили разрешения на использование церкви для постановки, пьяным голосом проговорил: «Делайте что хотите. Там все равно одни призраки».
И некий отец Маккромби, который жил в одном из крыльев помещечьего дома, открыл им двери церкви. Он являлся попечителем поместья. Потом они запечатлели на пленке его жирные ладони на теле девственницы.
— Так что насчет часовни? — спросил Марко.
— Я собираюсь купить ее, — сказала Энджи. — Буду снимать фильмы.
— Ах, да, — ответил Марко. — А что ты сделаешь на бис?
— Заткнись, — сказала Энджи. — И скажи мне имя того монаха, что живет там. Я забыла.
— Ну, ты берешь чересчур много персонала, — сказал Марко. — Не упомнить. А что касается того случая, Энджи, то можно было бы обойтись без всего этого говна с «королевской девочкой». Наша потенциальная творческая сила сошла на нет благодаря тебе. Вот отчего мы добрались лишь до номера 24. А зовут его отец Маккромби, и он бывший священник, а вовсе не монах, и там твое видео не сулит ничего, кроме неприятностей. Так что смотри его сама. И не звони нам: мы позвоним, когда ты понадобишься.
«Да кому вы нужны?» — думала Энджи, кладя трубку на рычаг. Паршивые юнцы! Возьми всех троих — и не слепишь даже одного Клиффорда.
Но где же Клиффорд?
Тем временем отец Маккромби втянул носом воздух и учуял в сыром воздухе что-то возбуждающее. У него было чутье на это. Он потер свои жирные, толстые, трясущиеся руки и стал ждать.
Отец Маккромби был когда-то достойным человеком, а достойный человек, пришедший ко злу, — это хуже, чем просто согрешивший обычный человек.
Позвольте же мне рассказать вам об отце Маккромби. Он начал свой жизненный путь как примерный и талантливый мальчик, с набожным воспитанием, и происходил из хорошей шотландской протестантской семьи. Он поступил на службу в Британские военно-воздушные силы, воевал, спасал отечество, завоевывал награды. Один в молчаливом и враждебном небе, каждую минуту ожидая гибели, он разговаривал с Богом. На земле он часто разговаривал с молодым лордом Себастьяном Лэмптонборо (страна в эти критические для нее времена стала совершенно демократической, и тогда было много интерклассовых дружб и связей). Лорд Себастьян, хотя и был храбрым солдатом, но не был хорошим человеком.
Демобилизовавшись, Михаэл Маккромби выполнил Божьи заветы: он поискал было жену, но вдруг обнаружил в самом себе заядлого холостяка — поэтому был принят в католичество и получил приход в Северной Ирландии. В те дни он не курил и не пил: он свято соблюдал наказы Папы, искренне молился Богу и поощрял на то же свою паству. Прихожане его любили.
Но у отца Маккромби был один порок: говоря откровенно, он был сноб. Он любил титулы, почитал богатство, любил бывать в компании известных людей, искренне полагал, что культурному человеку легче достичь Рая, чем лапотнику. Да, это не было согласно с проповедью Христовой. Вы, может быть, почитаете снобизм простым недостатком. Я считаю его смертным грехом. Это всегда влечет за собой зависть; это разрушает личность извне, отметая все лучшее. И это разрушило и погубило отца Маккромби.
Когда лорд Себастьян, отпрыск богатой католической семьи, веками близкой к кардиналу (члены этой семьи могли запросто получить разрешение на развод в католической стране простым кивком, сделанным Папой), написал отцу Маккромби, в его приход и попросил его приехать служить службы в его поместье, принимать исповеди и слушать откровения — отец Маккромби принял предложение сразу же. Он равнодушно оставил свою паству и поехал к тонкому вину, красивой часовне, очаровательным дамам — и вечно пьяным лордам с их ужасными привычками.
Кристабаль Лэмптонборо, бледная и красивая леди восемнадцати лет, преклоняла перед ним колена и посвящала его в желания своего сердца и своего тела. Отец Маккромби никогда не слышал ее хихиканье за своей спиной, когда она вставала с колен, а если слышал, то закрывал и уши, и глаза. Он зажигал длинные тонкие свечи и молился за ее бессмертную душу: и ему начинало казаться, что он и есть Бог, стоящий в красивых лучах света, спадающих через готические окна, и его тощее тогда тело под рясой начинало уноситься к небесам — или, может быть, что-то было подмешано рукой Кристабаль в святое вино?