Выбрать главу

Вечером Тварька устало взбиралась на мансарду. День никогда не проходил легко, а сегодня тело предательски отказалось идти на середине лестницы, пришлось собирать последние силы.

Девицы и Фитц в одной рубашке возбуждённо галдели о чем-то, хотя парень был без штанов, щеголяя голой задницей и висящими причиндалами, только в белой кружевной рубашке, а некоторые и в одном чулке или с не крашенными губами и распущенными корсетами.

— Явилась! С повышением! — язвительно сказала Вирта, и все замолчали.

Тварька хотела, как обычно незаметно проскользнуть на циновку, но… её не было! Остановилась в своём углу, озабоченно шаря взглядом вокруг, кто-то уже начал тихо хихикать.

— Ваше эльфячье вышество, идите к своим покоям, — Фитц встал и низко поклонился, сверкнув своими прелестями, указывая рукой на новую кровать у окна. Раньше место пустовало: там не хотели спать, то дует, то печёт солнце — они же дрыхнут почти до полудня. Да и через окно просачивается вонь от сточной канавы по утрам, когда солнце нагревает мостовую и вверх поднимаются испарения. Тварька остановилась, подозревая подвох, Фитцу верить вообще нельзя. Внезапно раздался звонкий шлепок и парень взвился вверх.

— Отстаньте, ушастая скоро начнёт работать с клиентами, разве не поняли? К ней очередь будет длинна-а-а-аая, — Крейна, самая вредная и самая красивая девчонка, ехидно улыбнулась.

— Что привязались, может Ма себе помощницу станет воспитывать, — Вирта на правах старшей положила конец веселью и все засуетились, собираясь.

— Иди, это твоя койка, — Вирта обернулась у двери и натянуто улыбнулась, перед тем как закрыть дверь.

Тварька осторожно села на кровать. Жестко, совсем не так, как у всех, одеяло есть, но ветхое, даже просвечивает. А дерюжку, сшитую её ещё детскими ручонками, всё равно жалко. Она встрепенулась. Если кровать поставили вечером, то старое одеяло лежит на дворе, можно осторожно пробраться из мансарды в парадный коридор, а потом тихой мышкой в другую дверь… Да и ополоснуться не мешало, там как раз в корыте вода осталась. Тварька решительно встала: клиенты, поди, ещё не пришли, музыки не слышно, так что она тихонечко…

На нижней ступеньке сидел охранник и курил трубку, поэтому Тварька тихо-тихо прокралась обратно, приказ матушки, чтобы даже духа Твари не было видно при клиентах, помнили все. Пришлось пойти другим путём. Перед дверью в коридор Тварька остановилась, выровняла дыхание, прислушалась. Дверь была тяжёлая, из плотно пригнанных досок, и отделанная декорацией с той стороны, но ни единого звука она не уловила, а потому толкнула ручку вперёд.

Она впечаталась носом в чью-то грудь в красивом красно-голубом мундире и замерла. Мужчина тоже не подавал голоса. Тварька медленно подняла голову и осторожно заглянула вверх. Удивлённо расширенные глаза молодого господина внимательно рассматривали её, ещё бы сказали: «Разве это мышь?» Тихо пискнув от досады, Тварька вывернулась боком от неизвестного, оббежала его и, почти захлопнув дверь, услышала:

— Амм…

Ах, ты, мошка-блошка! Попадёт!!! Во рту почувствовался солоноватый вкус, Тварька прокусила губу. А если он спросит про нее? В подвал ведь посадют, к крысам! Отлупят до полусмерти! Ладно, нужно бежать за одеялом, спрятать его и… А обратно ведь нельзя, вдруг голубоглазый не ушёл? Тьфу, мошка-блошка!

Часа два Тварька тряслась под дверью, чутко прислушиваясь и боясь снова встретиться с красно-голубым мундиром. Музыка уже звучала во всю, девицы хохотали, приглашённый музыкант старался как никогда. Тварька решила попробовать. Она открыла щёлочку, высунула голову — никого! Молнией мелькнула на другую сторону коридора и тут же хлопнула дверью. Фух! Удачно!

— Где ты шлялась? — Вирта сидела на своей кровати и вытирала платочком глаза.

— Эта… ночнуой горшуок хотиела раздобыть! — радостно выпалила она первое пришедшее на ум.

— Горшок, а…

— Вирта, ну, не плачшь, — начала утешать Тварька.

— Научись сначала нормально говорить! — огрызнулась женщина.

Вирта уже не выглядела молоденькой, две морщинки вокруг уголков рта закрепились на лице, да и усталый, безнадёжный взгляд не оживлял лицо. — Ей было под тридцать, хотя она выглядела моложе, но со дня на день ждала разговора с Матушкой. Это все знали, да и плакала Вирта по ночам, ей никто не предложил дом, не то, что замужество. А с меткой блудницы из веселого дома только в темную обитель для грешников, специальную, там они отмаливали грехи и работали до полусмерти. Или в Орден, если кто согласится соединить руки с нею. Тварька поёжилась, здорово, что у неё этого клейма нету. Хотя детям греха ставят маленькую змейку с поднятой головой над бровями. А ей повезло, чистым лоб остался.

— Тварька, тебе бы к своим… — внезапно начала Вирта. — Мамка нагуляла тебя, да не выпытали мы, от кого. Но шило в мешке не утаишь… — она тяжело вздохнула. — Сегодня подслушала. Случайно. Тебя начнут готовить для особых клиентов, на тебе все заживает как на собаке. Вот завтра и… Не завидую я тебе. А, еще станут учить эльфячьему, уж не знаю, где они нашли учителя. Какой шарм, пленная эльфийка, едва говорит на нашем языке. Но… с секретом. Деньги они на тебе большие заработают, а кто-нибудь и убьет. Да уж… Заплатят мешок золотых Ма и она промолчит. Бежать тебе надо, — резко закончила она.

Тварька резко отвернулась к окну и молчала — поняла, что хотела сказать Вирта. Год назад к Фитцу ходил один клиент, раз в неделю, но приносили парня после свиданий без сознания и всего в крови. Матушка тогда расщедрилась на целителя, чтобы парнишка к каждому визиту богатея был здоров. Только куда бежать?

— Куда бешать? Я уродилась здеси и ничшего не знаю. На чтуо жить?

— Дура, думаешь, прачки не нужны? А подавальщицы? Эх, мне бы мою молодость…

— А мой вид? Я ше как биельмо в гласу…

— Хм, платок на голову, глаза долу. Никто не догадается. Клейма у тебя нет. И не улыбаться — клыки большеваты. Или подпилить, — тихо добавила Вирта.

Тварька легла, не обращая больше внимания на Вирту. Её настойчивость казалась странной: то ли насолить хотела матушке, что не устроила её судьбу? Или из жалости к полукровке? Последнее было шатко, Вирта никогда не забывала долгов, обид, да и добрые дела делала с прицелом на прибыль.

В кабинет Матушки охранник позвал Тварьку ещё до завтрака. Оказалось, хозяйка поила чаем с тостами морщинистого мужика. Он ссутулился на стуле и вообще, кажется, стеснялся роскошной обстановки.

— Вагор, это она. Если научишь хотя бы поддерживать разговор, получишь награду — 15 орликов.

— Как скажете, госпожа. Я и собаку за год научу разговаривать. Где позволите давать занятие?

— В отдельной комнате. Там поставили стол…

— Какой стол? Я только говорить умею. Письмо они за семью печатями держат.

— Ну, и ладно. За столом обычно труднее уснуть… — Матушка игриво подвигала ярко начернёнными бровями.

— Как скажете-сс, — поднялся гость и низко поклонился.

— Тварь, проводи господина Вагора в пятую. И смотри, старайся! А то высеку! — Матушка для наглядности подняла кулак повыше и с силой сжала.

Господин Вагор почти сразу приступил к занятию, не успела Тварька усесться.

— Так, тупица, велено тебе имя придумать. Как там, у них… Ммм. Лучезарная, Летящая, Сверкающая, Юная Заря… О, будешь Свежей Росой. У них будет Аийвэул. Ну-ка, повтори!

Вагор много ворчал, но Тварька сидела и довольно щурилась — непривычно оказалось бить баклуши днём. Как ни странно, новое имя произнесла сразу, так что наставник даже похвалил. Своеобразно.

— О! Кровь-то говорит!!! — хлопнул он себя по колену и сплюнул.

Тварька угрюмо уставилась на пол, который предстояло вымыть и натереть мастикой до прихода клиентов, благое настроение как рукой сняло.

Занятие шло часа два, учили всего слов: обе пятерни каждый раз этот, тот и другой палец, Тварька всё боялась что-нить забыть, ведь накажут! Самое смешное, у этих эльфов чудных слово «я» состояло из двух. А когда спросила наставника, тут же получила тонкой хворостинкой по плечу. И откуда он её вытащил?

Там были ещё слова: господин, госпожа, слушаюсь, будет сделано, сейчас, скоро, пожалуйте, простите, извольте, чисто… Что он там делал, пришло ей в голову, у эльфов? Напоследок господин Вагор велел все вызубрить, и не дай Благой перепутать звучание, и ушёл. Сказал, следующее свидание через две недели. И мерзко захихикал.