Тварька села на кровать. Необычных, хмм. Клиенты тут в основном свои, местные. Редко проезжие наведываются. А эльфов все боятся и ненавидят, война-то идёт. Здесь их нету, герцогство ближе к середине королевства. А там, на окраине, то дровосеки выпилят кусок лес для строительства, а их потом находят мертвыми. То эльфы вырежут деревеньку, прилепившуюся недалеко от леса. Так и тянется вражда уже много лет — непонятно чего делят. Кошмары друг про друга рассказывают. Здесь, например, эльфами детишек пугают, что с темнотой они хвать детей из кустов, или младенчикам мор насылают в снах, потому они и орут как оглашенные, а потом мрут… А тут остроухая, в серёдке королевства. Вот и приходится все в платке, да в платке… И как мать ухитрилась от эльфа понести? Где она его нашла, спрашивается? А Вирту — жалко, она — все-таки добрая. Хоть и не показывает этого.
— Тварь! Почини! Постирай, погладь, раз ты горничная. На! — кинула тряпку в Варьку Крейна, прицелилась, зараза — прямо в лицо попала. Ну, почти.
— А я на рынок за новой. А то клиентов не в чем встречать. Фитци, идем со мной? — ласково пропела красавица последнее.
— Неа, сама. Неохота. И бросай остроухую Тварью звать, Ма разозлится. Её теперь Айве зовут.
— А имя дурацкое! — заявила Крейна уже у дверей.
— Не скажи-и-и, — протянул Фитц. — На юге фрукт такой растёт, говорят, душисты-ы-ый!
— Тьфу, Айве… — послышалось ворчание Крейны за дверью.
— Айка, иди ко мне! Брось ты эту тряпку, — позвал Фитц.
Тварька насторожено подняла голову. Этот юный красавчик ох, как не прост.
— Я починю, перешью на себя, носить буду.
— Брось! Крейна если увидит, глаза выцарапает. Иди сюда, смотри, — и парнишка вынул из-за пазухи часы на цепочке.
Тварька мгновенно оказалась рядом — такой красоты она не видела. Блестящий серебряный корпус, а на нем по бокам мелкие камушки, как слезки. А на крышечке цветок из них выложили. И серединка у него — голубоватая. И блестит… А стрелочка внутри так и шагает… Чудо!
— Дышать-то не забывай! — ткнул в бок ее Фитц.
— Откуда? — выдохнула она.
— Хм, клиент один попался. Я ему понравился. Вчера — второй раз пришёл. За ним родственник приехал, а сегодня это передали через Ма. Думают, откупились, — Фитц скривил лицо.
— А что, нет?
— Не знаю, — вздохнул парень. — Он такой… нежный. И мне показалось… А, не слушай меня! И вообще, Ма велела к ней зайти. Как раз время! — он бережно щёлкнул крышечкой и опустил за пазуху.
Когда Фитц открывал дверь, в дом просочился гулкий призыв к тешному часу. Ма не обратила внимания на вошедших — заполняла бумагу столбиками знаков, тихо шепча что-то, деревянная дощечка с цветными камешками стояла у нее под рукой. Фитц развалился на кушетке и похлопал ладонью рядом. Тварька помотала головой — нехорошее предчувствие шкрябнуло коготком внутри.
— Пришли? — подняла голову Ма. — Фитц, ты ей говорил?
-Я?! — деланно удивился парень.
— Айве, сядь, не мельтеши! — приказала хозяйка и Тварька мигом оказалась рядом с Фитцем.
— Я тебя уже слишком долго кормлю, пришла пора отдавать долги. Правда, ты ещё не выросла. По утрам будешь пить отвар, и чтобы до капли! А сейчас идём в пятую. Фитц! — кивнула она ему и парень взял Тварьку за руку.
Сопли текли беспрестанно, слезы она давно перестала лить, Тварька наклонила голову, чтобы было не так заметно. В жилой комнате оказалась только Вирта, она сидела на кровати и неподвижно смотрела в пустоту. Страх и отвращение душили Тварьку: обидно, Фитц и Ма привели ее, а она даже не сопротивлялась. В пятой комнате служанку неожиданно раздели: содрали хлипкую рубаху, ведь Тварька думала, что дадут какую работу и оделась попроще. А ей связали руки, уложили на живот, закрепили их над головой, раздвинули ноги. А потом начали объяснять, что ей предназначили. Ма сказала: потискать лапочку к Тварьке не будут ходить. Скорее, то отвести душу на твари, ну и руки, и то самое, мужское почесать — тоже. Айве оказалась живучей: ещё в утробе мамки, Тирены, её пытались вытравить, да не получилось. А как болячки и раны на ней быстро заживали, все заметили. Теперь Ма придумала использовать эту способность, а то девочек ей жалко. А ее, значит, нет! Тварька начала хлюпать носом. Да и спина болела — розгами всю исполосовали, да не так, как раньше, за проступки, а медленно, с оттягом, и между ног щипали…
— Тварька, ты чего? — подала голос Вирта.
Тварька отвернулась. Толку-то! Никто ей не поможет, идти некуда, и скоро на ее правой щеке поставят метку блудницы — надгрызенное яблочко. А Варькой её называла только Вирта, как появилась здесь весёлой пятнадцатилетней девчонкой, раньше, но не сейчас.
— Меня готовить начали! — шмыгнула Тварька. — Для особых. Чтобы девочек не калечить, — передразнила она Ма. — И заживает на мне все как на собаке. Выпороли меня… розгой. Сказали привыкать. И Фитц меня…
— А утром сказала пить взвар? — резко перебила жалобы Вирта.
— Ага…
— Сиди здесь! — кинула почти на бегу Вирта и хлопнула дверью.
Во время обеда, когда опять пришлось прислуживать Ма и девочкам, было невыносимо смотреть на Фитца: она не считала его другом, но стыд теперь обжигал. По большому счету в доме никто бы не поступился своими интересами ради неё. Как всегда. Наоборот, все старались побольнее и пообиднее ее задеть, словно соревновались. Только Вирта иногда бывала чуть сдержаннее. Тварька вздохнула: ничего не изменилось, столько лет прошло, а всё то же. Ма сказала, что придется отрабатывать. Получается, большую часть она будет забирать, как Фитц и сказал. А в старости ни один идиот не захочет её пригреть. Так что? Какая разница, когда сдохнуть? Вирта говорила — бежать. Зачем, где спрятаться? Куда деть длинные уши и клыки?
Когда Тварька уже устроилась подремать, пользуясь тишиной, все девушки и Фитц спустились в гостиную, принимать клиентов, прибежала Вирта.
— Тварька, не спать! Вот, замени! — сунула она ей душистый мешочек. — У Шинды где-то лежит. Найди и замени.
— Имм, зачем? — обернулась Тварька.
— Глупая! Тот взвар делает девицу пышнее, женственнее. Грудь увеличивается, талия становится тоньше, бедра тяжелее. А через три месяца станешь бесплодной! Третьи кровушки знаешь, как проходят? С муками, с кровотечением! Я чуть не умерла! А ты чахлая, откуда силы возьмутся — сдохнешь! Бери, пока я добрая!
— Это что? Тоже?
— Нет, грудь расти будет, это да. Волосы блестеть начнут, кожа улучшится. На, бери! Меня сейчас хватятся. Я сказала, что за веером.
Через секунду Вирта упорхнула, оставив после себя сладко-горьковатый аромат. Тварька сидела некоторое время, размышляла: с одной стороны, она ничего не теряет, трава у кухарки — точно отрава. А эта… кто его знает? Вдруг Вирта правду сказала? Только зачем это ей? А?
Она решительно встала — что делать дальше так и не поняла, но клеймо получить точно не хотела. А потому начала красться на кухню.
Найти отраву она смогла быстро, благо знала, где-что лежит у Шинды. Хотя странного мешочка ни разу не видела, сразу полезла искать в ящик с крысиным ядом, порошками от жучков. Там холстяной мешок и лежал, спрятанный в неказистый деревянный короб. Тварька подумала, что это самое оно. Дело нехитрое, ядрёную смесь высыпать в сточную канавку и смыть водой, бочка около кухни оказалась полной. А сколько лет она, с младенчества, мучилась? Ведь сразу можно было заставить охранников воду носить. И теперь Ма говорит, что Тварька её объела. Тьфу!
Горничной оказалось быть ещё хуже. После каждого клиента «бабочки» прибегали освежиться, обтереть киску, поправить косметику, одежду. Варька теперь металась как оглашенная, когда кто поднимался наверх. Возвращались девки под утро по одной и начиналось: сними шпильки, расчеши, заплети косу на ночь, раздень, обмой, оботри. Да еще с пьяных глаз они капризничали и задирались. Заснула ближе к утру, а привычка вставать рано никуда не делась, да и на занятия к Диго нужно бежать. Зато когда вскочила на рассвете, пока никого не было, сама облилась холодной с ночи водичкой. Уух! Здорово! Отчего-то и жизнь показалась свежее, и воздух слаще. Совсем бодрая, оделась опять в свое рванье, мельком заметив, что спина не болит. Шинда уже хлопотала и даже приветствовала её. Дела…