На другой день было приказано идти дальше на верную схватку с чеченцами, которые появились в этих краях. Мы стали лагерем в каком-то ущелье, не в состоянии продвигаться дальше в лес, потому что наши силы были очень ограниченными, а у противника оказалось около 7000 человек. Каждую ночь мы ожидали нападения. Поставили сторожевых и цепь стрелков вокруг лагеря, все были в готовности, стояла глубокая тишина. Бесконечно можно описывать наши походы вдоль и поперек, а все почти в одной местности - переходы, которые составили более 2000 верст, и каждую из которых хорошо помнят мои ноги и руки, поскольку я водил коня при пушке. Долго можно при этом описывать голод и холод и всякого рода неудобства, расскажу лишь о двух генеральных сражениях, в которых я позже принимал участие.
Соединившись с частью, о которой упоминал, в количестве 1000 человек, 100 казаков и 7 трехфунтовых пушечек, мы начали действовать наступательно, что вскоре перешло в оборону, поскольку силы противников превосходили десятикратно. 27 апреля 1840 года, переправившись через реку Ассу, поскольку здесь нигде нет мостов, мы стали около аула Ахубажа. Он был пуст, только вокруг в лесу мы видели дым, и даже когда вдруг на солнце под прибрежными деревьями блестело оружие и видно было передвигавшихся людей, ночь мы все же провели спокойно. Утром, переправившись через реку Мортанку, мы вышли из лесу на довольно широкую долину, окруженную лесом, у этого леса был большой аул, который мы в боевой готовности намеревались сжечь. Сразу завязался бой с авангардом - это произошло в 10 часов утра, медленно и торжественно выстрелили пушки, мы продвигались к аулу; зарядами его подожгли, выкуренные жители отстреливались из леса, казаки зажгли солому, чтобы окончательно сжечь аул, вскоре он весь был в огне и дыму, а второй по другую сторону подожгли сами жители. Так эти два огромных факела освещали битву, хотя они и не были нужны - солнце палило нещадно. Мы расположились лагерем по другую сторону реки, цепь воинов постоянно поддерживала огонь - не одна пуля просвистела над фурами, совсем рядом, хотя я стоял в лагере при своем орудии; это длилось до захода солнца. Все время несли раненых, я все больше свыкался с обликом смерти, хотя по правде, не смерть занимала мои мысли, как всегда в таких случаях. Все утихло, ночь была ясной, горел огонь, но на нем нечего было приготовить; только казаки варили в котлах по несколько десятков кур, отобранных у жителей. Поутру лишь траурный крик муллы (мусульманского духовника) был слышен в лесу и еще, похоже, матери, оплакивающей утрату своих детей. Трудно было продвигаться далее, так как за рекой, у которой мы ночевали, предполагалась большая засада, и мы отступили назад.
Обманутые в своих надеждах чеченцы вскакивали на коней, чтобы отрезать нам переправу через Мортанку, а в это время другие обстреливали нас вокруг. Наконец началась переправа, это был настоящий ад: представь себе тесное место между лесом, несется быстрая река, часть людей переправляется вплавь, их уносит течение, в то время как другая часть пытается их прикрывать, постоянно поддерживая огонь из орудий. Вокруг чеченцы, как муравьи, нападают с шашками, кинжалами и стреляют со всех сторон, гром наших пушек, беспрерывный грохот батальонного огня, треск деревьев, дикие крики, паника, все, как в котле, окутано густым облаком дыма, жар, как в плавильном цеху, и ты увидишь картину этой переправы. Авангард прорвался, и я с ним, счастливый, что вырвался хоть на мгновение - и вдруг приказ, чтобы орудие, при котором я был, шло на помощь, так как там у одного сломалась ось от частой стрельбы. Огромная опасность, ведь здесь только пушками от чеченцев обороняются, иначе их никакая сила не удержит, поэтому горцы называют пушки шайтанами (дьяволами). Я бросился снова в этот водоворот, и в самом начале меня угостили пулей в лоб, но лоб оказался крепким, она отскочила; голова закружилась, кровавая шишка вздулась на виске. Много времени минуло, пока мы полностью переправились. Я считал, что уже конец всему, но где там! Горцы сопровождали нас еще несколько верст, грозясь, что будут нас гнать до самого Владикавказа. А тут надо идти шаг за шагом, каждую минуту: «Стой! Огонь из орудия!» А орудия двигались цепью, потому что малые, а где я? при пушке в арьергарде. Пули, как пчелы, а когда выстрел из пушки раздается, лошадь кидается и бьет, а я ее удержать не могу, потому что стал уже терять силы, которых и так не было. Жарко, как в печи, воды нет, язык высох и приклеился к нёбу, я ощущал огонь в груди, говорить не мог, и наконец вокруг потемнело, ничего не слышал и не видел, какой-то туман окутал весь свет. В голове ни чеченцев, ни пуль, а сменить меня некому и коня отпустить не могу, он меня совсем добьет.