Голые скалы, без кустарника и травы, два фута места перед тобой, по обе стороны чернеет пропасть, в которой самая быстрая река Самур отзывается грозным эхом. Все плетутся черепашьим ходом, с каждым шагом отсчитывая как бы последние мгновения своей жизни. Скакун, лихой на равнине, здесь передвигается дрожа, с повисшей главой; прежде, чем сделать осторожный шаг, ощетинившись, обнюхивает землю. А смелый и хвастливый солдат, задерживая дыхание, в понуром молчании, с тревогой в сердце, бредет, глядя лишь вперед перед собой, так как ему недостает отваги измерить бездонную пропасть, которая его поглотит, если закружится голова. Так, влачась за другими, обливаясь потом от зноя, постоянно опасаясь, мы взобрались уже на несколько верст на скалы. Я остановился на мгновение, чтобы передохнуть и собраться с силами души и тела. Объяв взглядом обломок скалы, я огляделся. Боже мой! Какой же здесь образ природы! Это воплощение давнего детского представления, когда я пел псалмы с друзьями; «Я на вершинах!» - вырвалось из моих уст; «я на вершинах» - повторил я слова псаломщика, «а трон мой в столбе облаков».
Охваченный самым высоким парением души, восхищаясь божественным творением, я чутким оком наблюдал великое чудо природы. Вся долина Алазана и Шезина, как затуманенное море, подернутое розовой пеленой, простиралсь у моих стоп на несколько сот верст. Тысячи селений и кутанов (усадеб) виднелись на ней лишь точками, а неисчислимые стада овец и скота угадывались в необозримой дали. Весь ряд воинов задержался и, как приклеенный, цеплялся за обрывистую скальную тропинку. День был непередаваемо тихий, одетый в легкую, грустную мглу. На несколько верст от нас, внизу зеленые валы более пологих гор укрывали снежные стада овец, брошенных, как белый узор на зеленый бархат, а по соседним обрывам дикие газели, как кузнечики, передвигаясь прыжками, повисали над пропастями, словно намагниченные, как бы поверяя свою жизнь верному инстинкту. Чарующая тишина! - тишина абсолютного покоя, когда душа обращается к самой себе всем существом и всей глубиной и, ослепленная божественной властью, воспевает свою духовную силу. Достойная и справедливая хвала Богу на такой высоте. Здесь жизнь для духа, здесь основа для мысли. Ее нити раскрылись, вознеслись к цели своих желаний, окрасились золотистым цветом, уплыли с румянцем зари, и на крыльях херувима умчались в сторону заката...
Свист орла над головой прервал мечты, а резкий окрик проводника: «хайда!» («двигайся!») призвал идти вперед. «Куда же ты нас сейчас поведешь?» -спросил я его, удивленный. Легкий восточный ветерок мягко гнал облака, а слезный горизонт исчезал в затуманенной дали; передо мной встал на дороге серой стеной густой туман. Проводник указал посохом вверх: «К Аллаху, - сказал он - пойдем, но поспешим вперед, ибо Аллах прогневается». И зычно позвал нас. Этот свист орла и этот туманный призрак для опытного горца были предвестниками внезапной бури - мы двинулись. Туман все гуще и гуще, а наша тропинка все теснее и ведет нас все круче. Сонмы волнистых туч с шумом нисходят в долины; уже настигло нас преследование вихрей, и грозный гул блуждает по скалам. Туман стал черным покровом ночи, огненная лента с громом раскроила небо надвое, на миг приоткрыла ужасную пропасть перед нами, вновь ее скрыла и хлынула трубой проливного дождя. Захрипели встревоженные кони - солдат поверил себя Богу.
Лишь бесстрашный проводник, привыкший к борьбе со стихиями, которому ведомы самые потаенные тропы, подал мне полу своей чохи (верхняя одежда, похожая на наш кунтуш), чтобы я следовал за ним, и другим приказал действовать так же, а идущим за конями - цепляться за их хвосты. В пучине черных туч, среди раската грома и дождя, мы карабкаемся все выше и тяжелей. Уже солдат выбился из сил, потерял терпение, лишь безысходность и страх его толкали, когда горец-проводник меланхолично затянул по-арабски: «бис миллахи`` ррахмани` ррахим», что значит: «во имя Господа благого и милосердного». Это было благодарение Аллаху за счастливое достижение вершины скалы, откуда в обратном направлении нужно было спускаться с нее. Сам лег на живот, и мы все за ним, так было легче и безопаснее выдержать грозу. Уже не под проливным даже дождем сгибалась злосчастная шеренга: небесные чертоги разверзлись и извергали потоки, как в дни потопа. Водная пучина покрыла стены скал, страшный грохот гремит в них, из клубов яростной мглы гром за громом сотрясает скалы, кидается в пропасти, эхо в ужасе вторит ему, как рабы рыком разрушения. Сорвавшиеся вихри мечут потоки речного хряща, ветер рвет полы на куски, бьется о скалы, реки со стоном низвергаются в пропасть, а эхо злобно вторит шипению гадов...