Слышат ли высокие полеты наших гениев,
Которым мы ставим памятники и алтари,
Слышат ли небеса? Видны ли там тени
Наших гигантов и в каком масштабе?
Неужели долетает до ангельских чертогов
Разнородный, путаный хор земных голосов,
И как долетает музыка хаоса,
Нестройным скрежетом помутневших стихий
Или великим гимном, единственным, обращенным к
самой сути,
Гимном, гласящим об избавлении господнем?
Слова греха от пения молитв
Различает ли там эхо? Или там ходят слухи,
Что мы, исполненные надежды и духа,
Мир оплели своей мыслью, как цепью,
И посмели вторгнуться в мироздание?
Скажи, эти звездочки там развешаны,
И столько лучей они излучают,
Венец блестящий искрится,
Для того чтобы нас осветить, приверженцев мира,
Чтобы служить нам, любимцам Создателя?..
............................................................................
.............................................................................
Молчал и молчал первый сын потопа,
Печально поблескивал фоном, отраженным от небесных сфер.
Должно быть, загляделся в синеву свода,
Видно, заслушался в молчаливом восторге
Музыкой мира...
А я уж не вопрошал
Великую природу о великом Естестве.
Я в ее молчании прочел ответ,
Страшный ответ, страшный, как Небытие!..
15 марта 1842 г., Тифлис
«Последняя песнь»
Может, я когда-то, я столь высокое
Будущее выплеснул в рассвете своей мысли,
И не раз заглянул своей смерти в глаза,
И ее угрозы отбил издевкой.
Может, я когда-нибудь, когда голос страдания
Заглушит мой дух и полет оборвет
Вдохновенной мысли, - когда призрак уничтожения
Муками кончины усмирит мою гордость
И сломит давнюю силу духа;
Может, я паду под навалившейся болью,
Взмолюсь о милости, - и запятнаю себя жалобой,
Паду, как сокол, пронзенный стрелой?...
О! Прочь от меня, терзающее предчувствие!
Ведь для этого, о Творец! Ты по земле рассеял
Свой костер с тысячами искр,
И каждую искру в сердцевину ничтожества вселил,
Чтобы так тяжко было твоим искрам,
Перелиться в тебя и вновь засверкать?
Для того ли ты приказал творениям своей мысли
Ползать, как гадам, по этому оврагу,
Чтобы мы могли любить друг друга в этом изгнании
И предать земле за крошку хлеба
Свое первородство, тоску по небу?
Потому ли, когда в одинокое раздумье
Погружается сердце, далекое от земли,
Столько пламенной веры в меня вливаешь,
Что я жажду, как кипящими волнами,
Залить ее светом просторы творенья?
Чтобы я утратил когда-нибудь, глядя на могилу,
И силу веры, и силу надежды,
И дрожал, как червяк, раздавленный ногой?
Чтобы дух мой, изгнанный с вершин,
Дал осквернить чувства мутными нечистотами?
Чтобы был я человеком и презирал человека?
Молчи, о мой дух! Не падай, дух,
С искрящихся высот на бездорожье сомнений!
Плыви, мой дух, сквозь озеро попытки
На безопасном челне веры и вдохновения,
Чтобы тебя, неправедного, на скалу погибели
Не выбросила волна непогоды;
Чтоб тебе неизменно сопутствовал штиль,
И ты блаженно вошел в приют вознаграждения!
Будь, о мой дух, светлым, как небеса.
И, хотя земля тебя вихрем растреплет,
И хотя земля тебя туманом закроет,
Ты там, над землей, на лоне вечности.
Сложи свое будущее и, светлее солнца,
Светись своей гордостью, своими звездами,
И сумей слить свои песни с пением серафимов,
И светись без конца, и пой без конца
Хвалу Иегове!...
9 октября 1846 года, Тифлис
Тексты публикуются по рукописи: Польская Бибилиотека в Париже, рукопись 131, Поэтические Miscellanea
Марцин Шимановский
Анне...
(отсылая ей стих под названием «Всадник» / «Наездник»/)
Наверху, венцом /венком/ чела - скалы,
В черном одеянии, как в трауре,
Груды руин обняли,
Плача на Аула могиле;
Внизу свет от костра,
Что тлеет тут и там,
Кровавое пламя мечется вокруг,
И вверху гаснет на штыках.
Да и угли едва тлеют,
И в лагере стихают голоса /разговоры/.
Вдали лишь несколько лиц
Над огоньком... огонек исчез.
А свет звезд, будто заплаканный,
Бледный свет срывает /сдирает/ тени,
Освещая стены мечети,
Умирая в окнах мечети.
И однако в такие мгновенья, любишь ли, девица,
Если ночь даст звездам жизнь,
Вознести взгляд над бедной земной юдолью,
Утонуть в небесной синеве?
Тогда о мечтаниях грядущих веков,
Вызовешь /возродишь/ улыбки на лицах,
А когда охватят сомнения - воспоминанием страданий
Замутнятся прекрасные зеницы.
В далеких краях и я давным-давно
Раздумывать с вами любил;