[«Атенеум», 1844, т. 3, с. 163 Текст, опубликованный в «Атенеуме» называется „Do J. J.” ]
Как пишет М.Янион, «В «Поэзии» многократно появляются образы вихря судьбы и потока, наводнения, беды, одинокой лодки, на которую обрушиваются грозные волны, ранней осени жизни, «ужасного предназначения» и безнадежно погубленной молодости» [49, 339]
Эти строки во многом раскрывают мироощущение Заблоцкого: чувство страха, сегодня мы бы сказали, нервного стресса, который привел к распаду жизни на две части. Кроме того, поэт уверен, что в судьбу вмешались сверхчеловеческие силы - Провидение. Попутно мы узнаем, что далеко не вся польская шляхта оправдывала заговоры и восстания. Во всяком случае, многие считали, что эти события приносили всей стране несчастье, а «истории» с родственниками доставляли немало хлопот всей родне. Поэтому в стихах Заблоцкого того периода ощущается страх за семью, опорой для которой должен был стать автор крамольных строк, и которую он подвел, присутствует чувство вины перед друзьями. Заблоцкий был стипендиантом российского правительства, перед ним открывались широкие возможности.
Дело Заблоцкого и его друзей тянулось долго. Лишь в 1837 году был вынесен суровый приговор: «Дворян Тадеуша Ладу-Заблоцкого (24 лет), Зенона Михаловского (26 лет) и Егора Смолича (20 лет), которым инкриминировано оскорбление Его Величества дерзкими словами в письмах, написанных собственноручно, а также хранение стихов подстрекательского содержания, лишить имущественных прав и сослать на тяжелые работы». Высочайшим повелением приговор был смягчен: «Трех первых сослать рядовыми в Кавказский корпус и направить в разные батальоны». Так, по словам М. Янион, для Заблоцкого «начинается тот раздел жизни, который, как впрочем, и во многих других подобных случаях, можно назвать: Стих и Приговор» [48, 76].
Таким образом, когда Лада-Заблоцкий позже будет писать, что поэзия для него лишь вынужденное убежище, можно считать это в определенном смысле поэтическим преувеличением и утверждать, что Поэзия - его Судьба.
К.Заводзиньский лишь предполагал, что Заблоцкий, обучаясь в Московском университете одновременно с Белинским, Герценом, Огаревым, Сунгуровым и другими центральными фигурами эпохи, мог быть с ними знаком [140, 126]. М.Поляков же настолько уверен в том, что Заблоцкий был включен в московскую студенческую жизнь, что относит именно к нему слова А.И.Герцена в «Былом и думах» о польском студенте [151].
Заблоцкий был в контакте не только с кружком Сунгурова, но и с виленскими филоматами, друзьями Мицкевича Юзефом Ежовским и Онуфрием Петрашкевичем. Они организовали во время учебы Заблоцкого и при его участии тайное «Общество любителей родной словесности», преследовавшее также политические цели. За «литературную деятельность» Ян Верниковский, блестящий переводчик Гафиза и Пиндара, был в те же годы сослан в Казань, а потом - в Сибирь. Встреча с ним в Вятке также описана Герценом. Отметим и тот факт, что допрос Заблоцкого вел князь Голицын, допрашивавший Герцена (столь ярко запечатленный в «Былом и думах»).
Вся история учебы и ареста Заблоцкого говорит о многом. С одной стороны, еще раз на практике подтверждается тезис, что вольнолюбиво настроенные поляки, ненавидевшие царизм, были в близком контакте с самыми выдающимися русскими деятелями эпохи. И тема России, противоборства и единства с ней, - одна из существенных в творчестве «кавказцев» - возникает постоянно и имеет прочную основу. Поляки и русские проходят по одним и тем же политическим делам.
С другой стороны, опять-таки на практике подтверждается взаимосвязь национальной интеллигенции и интеллигенции разных стран. Студент из Витебска отстоит на «одно рукопожатие» от Мицкевича - через его близких людей. Пройдет время, и судьба свяжет его перепиской с другим классиком - Ю.Крашевским. А в ссылке он попадает в круг Александра Чавчавадзе, Николоза Бараташвили - вершинных писателей Грузии той поры. Таким образом, Заблоцкий оказывается связующим звеном между как будто непересекающимися мирами, о чем мы подробнее пишем в следующей части.
Кавказская география Заблоцкого весьма сложна. Уже осенью 1838 года он, успев проехать через Северный Кавказ, служит в Царских Колодцах - в ста верстах от Тбилиси. Но в промежутках был сам Тбилиси - завязалась дружба с Михаилом Туманишвили. Письма к нему мы цитируем далее. Заблоцкий уже знаком с Бараташвили. После Царских Колодцев - вновь Тбилиси, и вновь солдатская служба. «Адреса моего собственного Вам не посылаю, ведь Тифлис не является местом моего постоянного пребывания, так как я бываю вынужден часто выезжать и возвращаться» [письмо к Ю.Крашевскому от 16.10.1840 г.].