С именем Заблоцкого связан и еще один факт - первое содружество грузинских и польских поэтов. Михаил Туманишвили переводит на грузинский стихотворение Заблоцкого «Алазанская долина», а Заблоцкий на польский - стихотворение друга «Чаша». Текст «Чаши» сохранился в письме Заблоцкого к Туманишвили [II. 1].
Таким образом, в Тбилиси, несомненно, возник круг интеллигенции, ценившей польского поэта, и общение приняло характер обмена культурными ценностями, взаимного расширения знаний о разных национальных культурах.
Заблоцкий становится своего рода главным представителем поляков, пишущих на Кавказе, об этом далее мы говорим подробнее. В 1845 году в Петербурге выходит том его «Поэзии», составленный в Тбилиси и ставший итогом его поэтических исканий[5].
Вопреки опасениям Заблоцкого о скорой смерти от чахотки, здоровье его улучшается, о чем он сообщает в письме к Крашевскому [I. 1], хотя в целом его предчувствия оказались, увы, верными. Заблоцкий выходит в отставку в чине подпоручика. Заблоцкий ненавидел военную службу и тяжкие переходы «с рюкзаком, полным сухарей, и ружьем на плече». Из писем к М.Туманишвили следует, что эта обязанность доводила его до депрессии. Но в его чувствах нет ничего необычного. Их разделяло подавляющее большинство ссыльных, которые не принимали военной службы, отягощенной войной с горцами, битвой с черкесами и чеченцами и иными народами. Служба в российской армии на стороне поработителей была для поляков страданием. Напомним, что дворяне - «политические преступники» - могли именно на Кавказе получить офицерский чин, а он давал возможность выйти в отставку. Поэтому лишь немногие дослужились до высокого ранга. Почти никто из вольнолюбивых интеллигентов, даже обладая несомненной личной храбростью, не горел желанием продолжить ненавистную службу.
Как известно, ссыльные поляки оказались в эпицентре Кавказской войны, в которой они участвовали весьма неохотно, с чувством внутреннего протеста. Помимо того, к рядовым полякам, сосланным за бунт против царского правительства, в армии в основном относились резко отрицательно, и их жизнь была исполнена лишений. Те поляки, которым удавалось «выслужить» вожделенный чин, чаще всего тут же начинали хлопотать об отставке. В связи с этим мы окрестили созданную ими поэзию «литературой подпоручиков». Заблоцкий дождался освобождения, получив этот самый чин.
Поэт думал о возвращении на родину, писал о своем тяжелом материальном положении. И вдруг в его судьбе наступает неожиданный, последний поворот. По-видимому, в конце 1846 года (у исследователей даты расходятся - от 1845 до 1847 года) он при посредничестве Войцеха Потоцкого (далее мы пишем о связях Потоцкого с кавказскими властями) получает от наместника на Кавказе М.С.Воронцова должность управляющего соляными промыслами в Кульпах (Армения). Два последних письма к Крашевскому свидетельствуют, что дела Грузии и Кавказа в целом он воспринимает уже как свои личные: «Несмотря на самое горячее желание вернуться на родину и посвятить себя исключительно литературе, рок как бы нарочно задержал меня в Закавказье. Князь Наместник дал мне должность управляющего Кульпинскими Соляными промыслами, должность, быть может, очень важную в Грузии, но до этого занимаемую людьми, более заботившимися о своих собственных, нежели казенных интересах. Если Бог благословит меня, я надеюсь принести большую пользу этой стране, а принимая управление с такой мыслью, я не знаю, удастся ли мне оставить что-либо полезное для нашей литературы» [I. 1].
Таков конкретный ответ на вопрос, считали ли поляки Грузию своей второй родиной. Причем, эти слова прозвучали в личном письме Заблоцкого к поляку и совершенно исключают момент вынужденного признания. Данное психологическое явление отнюдь не противоречит тому, что тот же Лада-Заблоцкий и другие продолжали ощущать себя изгнанниками, мечтали о родине и оценивали свою жизнь загубленной. Такое душевное состояние нашло прямое выражение на уровне тематики произведений «кавказцев» - оно пронизывает все мироощущение литераторов. Грузию же они считали родной как бы в ином жизненном измерении, полюбив людей, заведя друзей и искренне желая принести пользу полюбившемуся им краю.
Приведем еще один отрывок из письма, в котором звучит неподдельная радость за будущий расцвет Кавказа: «По справедливости благословите нашего доброго, благородного и умного наместника. Так недавно управляет он нашим краем, а Кавказ уже приобретает другой вид. Лязг оружия начинает глохнуть, злоупотребления прекращаются, пустыни Армении и Карабаха, всегда пульсировавшие жизнью и промыслами, снова начинают заселяться, порядочные люди назначаются на посты, непорядочные должны, хочется им или не хочется, приноравливаться и молчать. Я убежден, что если Бог даст здоровья Князю наместнику еще по меньшей мере на десять лет, то Кавказ станет Италией России, ибо мы уже имеем и газеты, и литературу, и типографии, и театры, и своих собственных музыкантов и живописцев» [письмо к Крашевскому от 8 мая 1847 года].