Путь Анджейковича, как и большинства ссыльных, лежал через Владикавказ. Маршрут прослеживается по его «Очеркам». Он оставил весьма красочное описание Военно-Грузинской дороги, вершины Казбека. Анджейкович был сослан без права выслуги и пребывал с полком в Тбилиси два года. За это время он сблизился с Заблоцким и Янишевским, и хотя Анджейкович не был поэтом, а единственное его произведение вышло в Варшаве через много лет, он был одной из центральных фигур кавказской группы литераторов, одним из четырех друзей, которым Заблоцкий посвятил том своей «Поэзии».
В Тбилиси он собрал огромный материал по истории и этнографии. Несколько лет Анджейкович (его равнозначно именуют Бутовт) со своим полком был в военных экспедициях в восточной части Кавказа. В его записках появляется упоминание крепости Темир-Хан-Шура, кстати, часто встречающейся в разных мемуарах, пути ссыльных там пересекались. Позже Анджейкович напишет о горах Дагестана. В 1844 году он участвовал в одном из самых тяжелых походов в Дагестане. Он пишет о боях против Шамиля, характеризуя его как тирана. Анджейкович дал весьма богатый материал Рейхману для его статьи об исследовании поляками гор Кавказа [109]. Пожалуй, мало у кого из «кавказцев», кроме М. Гралевского, столь подробно описаны горные ландшафты, быт и нравы жителей*.
Двухтомная работа «Очерки Кавказа» [5] среди польских очерков по объему равна лишь «Кавказу» М. Гралевского. Жанр ее определить сложно, мы имеем дело с записками, своего рода дневниками, которые не носят сугубо научного характера, но имеют большое источниковедческое значение.
В «грузинской части» «Очерков» Анджейкович описывает Душети, Мцхета и, в первую очередь, Тбилиси. Рассказ об архитектурных памятниках, замках перемежается с легендами, связанными с историей города, а также иных районов Грузии, к примеру, с развалинами замков, построенных (как было сказано автору) в эпоху царицы Тамары, то есть в XII веке.
Анджейкович, правда, поверхностно, без большой научной глубины, глазами путешественника, а не исследователя, пытался постичь невероятное для европейца многообразие кавказских народов: «А на нашем стоязыком Кавказе едешь, закуришь трубку у очага одного района, а пока она погаснет, уже минуешь несколько краев и народов» [5,18].
Вообще когда говорится о научных описаниях той поры, следует учитывать контекст времени. За описание мог взяться каждый путешественник, придав своим заметкам якобы научный характер. На первом этапе, когда явление лишь начинает описываться научно, а критерии оценки еще не разработаны, почти каждый документ имеет некую источниковедческую ценность. Что касается компиляции, то она почти невозможна, потому что фактически не из чего было ее составлять, хотя мы не умаляем достоинств многих описаний, составленных к тому периоду.
«Очеркам» Анджейковича посвятила специальную работу Д.Оссовска. На их материале она поставила вопрос об особенностях путевой прозы в эпоху романтизма. Тема «путешествия по принуждению» позволила исследователю сделать интересные наблюдения о поэтике романтической прозы в целом [86]. Принципиальным моментом является специфика кавказских реалий, к чему мы еще вернемся.
В. Жакоте. Старый Тбилиси.
Войцех Потоцкий[12]
Одной из самых колоритных и таинственных фигур среди «кавказцев» был Войцех Потоцкий. Вся его жизнь напоминает авантюрный роман, в котором трудно отличить факты от легенд. Поражает обширность его связей, неожиданность передвижений как в пространстве, так и по службе, удивляют и внутренний механизм его действий и поступков.
Самый подробный портрет Потоцкого составлен профессором Вано Шадури, ведущим специалистом своего времени по грузино-русским литературным взаимосвязям XIX века. В поле его зрения, естественно, попали и поляки, которые были включены в культурный процесс Грузии, чьи интересы пересекались с интересами русских и грузинских философов, писателей и деятелей культуры. Автор начинает свою работу сообщением о появлении в 1832 году в свите главнокомандующего Г.В.Розена в Тбилиси «загадочной личности», прошлое которой, по словам современника, «было покрыто таинственностью, носились темные слухи, будто он в Южной Америке дрался за свободу и в своей жизни перенес много несчастий, а какие именно, никто не ведал. Положительно знали об одном, что он прибыл на Кавказ не по собственному желанию» [175, 703].