Янишевский - тому же адресату: «Заблоцкий. Знаешь его, хоть и не так хорошо, как я. Не ищи здоровой, сильной мысли ни в его сочинениях, ни в его жизни, ни в его смерти. - Везде у него мысль - невольница поверхностной манерности. Наконец ему и самому надоел этот концерт на Эоловой арфе - захотелось ему выступить мыслителем - поэтом... и написал «Казбек»... - галиматью, как Казбек, грандиозную!.. - Написав «Казбек», принял обязанности (управляющего - М.Ф., Д.О.) Соляными копями незадолго до смерти и окончил жизнь над реестрами и графами! - Vanitas vanitatis!!»* [III.2].
Здесь, помимо очевидного несходства натур, быть может, их несовместимости, звучит и принципиально различный подход к явлению.
Янишевский руководствуется критериями эстетическими и, не обнаруживая в Заблоцком и иных объектах своих размышлений задатков для создания бессмертных ценностей, пытается свести на нет и значение их деятельности. В то же время вызывает удивление его осуждающий тон, когда он говорит о соотечественниках, которые из лени и равнодушия «предают забвению» свои переживания на Кавказе.
Заблоцкий же относился к кавказской литературе принципиально иначе. Он не раз писал, что для него она была бегством в мир мечты, что он не занимался бы поэзией, если бы не ситуация, в которую поставила жизнь. Одним словом, он признавал, что поэзия была для него своего рода спасением. Таким спасением он считает и литературные занятия его коллег. Действительно, уже отмечалось, что до возникновения библиотек (созданных позже ценой огромных усилий поляками в полках), там, где не было костела, там, где ссыльные были разрознены, существовала лишь поэзия. Заметки ночью, порой у походного костра, не объясняются лишь жаждой удовлетворения творческого жара - они были способом выжить и сохранить свою индивидуальность.
Тем не менее, у Заблоцкого подход к деятельности друзей по несчастью имеет и иную сторону. Не жалость к судьбе своих коллег и к собственной судьбе желает вызвать он у читателя, хотя сочувствие ему необходимо. Заблоцкий, хотя это четко не сформулировано, несомненно, видит в работе и в опытах друзей некую миссию: рассказать соотечественникам о мыслях, замыслах, судьбах многих людей своего поколения, объединенных в прошлом свободолюбивыми надеждами (в некоторых случаях и конкретными действиями), а в настоящем - изгнанничеством и горестной необходимостью служить в войске и воевать с горцами против своих убеждений[27].
Облик поэта
Некоторые ссыльные до своего прибытия на Кавказ уже имели творческий опыт. Можно сказать, что сложившимися литераторами были Тадеуш Лада-Заблоцкий, Владислав Стшельницкий, Леон Янишевский и Винцентий Давид. Но связывали ли они с литературой свои жизненные устремления? Этот вопрос неоднозначен. Как известно, сам Заблоцкий не только писал стихи до ссылки, но и оказался на Кавказе из-за своего антицарского стихотворения. Так что он, скорее всего, продолжал бы творить и в иной ситуации. Хотя сам Заблоцкий не раз писал о том, что хотел бы стать ученым и даже предпринимал шаги в этом направлении.
Почему же ссыльные, как те, что пробовали свои силы в литературе, так и те, которым никогда не приходило в голову, что они могут стать поэтами, обратились к словесности? Их, несомненно, вдохновлял и апофеоз поэзии и поэта, пронизанный романтическим духом. Знаменательны слова Винцентия Давида, который глубоко переживал за своих друзей по несчастью: «Владислав Шанявский никогда не был поэтом, во всяком случае, не связывал свое поэтическое вдохновение с жизненными обязательствами. Именно обстоятельства настроили его скитальческую музу, ибо любое благородное сердце в окружении прекрасной природы, при виде ее чарующих творений, а тем более, когда наплывают любовные воспоминания и заполняют душу, пробуждают в нас поэтический талант, творят из нас поэтов, хотя, быть может, и ненадолго. Кто из юных, в которых сильны еще благородство и самоотверженность, не написал хотя бы несколько стихов?» [17].
Мотив «скитальческой музы» объясняет очень многое - с романтическим представлением о поэзии высоких чувств сочетается исключительность судьбы, которая как бы требует увековечения. Муза «патронирует» главные ценности человеческого духа - благородство и посвящение. Вопрос Винцентия Давида «Кто из юных, в которых сильны еще благородство и самоотверженность, не написал хотя бы несколько стихов?» содержит в себе ответ. А именно: польская кавказская литература как некое целое возникла не только, а, быть может, не столько в результате неволи авторов - она была необходимостью заполнения духовной пустоты. Это одна из ее определяющих глубинных черт. Далее можно обратить внимание на то, что с этой ведущей мотивацией связаны и тематика, и система образов, и лирический тон.