В самом общем виде одной из черт романтизма была «литературность» воображения, представление о мире и ощущение действительности посредством языка символов, принятых в искусстве. Творчество многих «кавказцев» проникнуто культурологическим «арсеналом», литературными аллюзиями: не случайно ссыльные были блестящими переводчиками с разных языков. Ярким примером в этом плане может быть Т.Лада-Заблоцкий. Даже в письмах, эпических описаниях и рапортах ощущается, насколько их воображение подчинено литературным конвенциям, насколько глубоко укоренилась манера представлять увиденный ими новый мир посредством известных литературных образов и символов. Порой присутствует даже некая дисгармония, действительность перерастает поэтический язык, которым они владеют, «выбивается» из него.
Образ поэта является одним из основополагающих в романтической лирике. В этом плане произведения Заблоцкого, Янишевского, Стшельницкого, Петрашкевича, Винницкого не являются исключением. Можно сказать, что в каком-то смысле с образом поэта связано представление о своей миссии. Оценивая целостную картину поэтического наследия ссыльных, можно сделать вывод, что в определенном смысле «кавказцам» было дано такую миссию выполнить. Во взглядах Заблоцкого содержится момент предназначения, что нашло выражение уже в его ранних стихах, в которых носителем предназначения, судьбы был поэт-пророк -„Wieszcz”. Это, безусловно, романтический образ Пророка, которому безразлична суета света, частично несущий в себе глубинные черты Пророка Словацкого, а в русской литературе - пушкинского и лермонтовского.
Приведем стихотворение Заблоцкого, в котором эта позиция выразилась наиболее полновесно:
Natchniony prorok zabłysnął śród czerni,
Chmura rozmyślań czoło mu przysłania
Nie przerywajcie jego dumania!
Gdy płocha młodzież uwieńczona kwiatem,
Z radością życia przebiega zagony,
On smutny tęskni za przeszłości latem
Jak anioł z niebios strącony [140, 122].
Подстрочник:
Вдохновенный пророк засверкал среди черни
Туча раздумий омрачает его чело;
Не прерывайте его видений, неверные!
Берегите его думы!
Когда ветреная /легкомысленная/ молодежь,
увенчанная цветком,
С радостью жизни проносится по полям,
Он, грустный, тоскует летом о прошедшем,
Как ангел, изгнанный с небес [140, 122].
Следует отметить, что стихотворение относится к первому, по классификации самого поэта, периоду творчества. В годы пребывания на Кавказе такое отношение к роли поэта у него усиливается. В плане самоощущения пушкинский пророк и пророк «кавказцев» не совпадают. Ссыльные поляки весьма объективно, даже излишне строго оценивают свою поэзию, подчеркивая, что она родилась в изгнании.
Рукопись стихотворения В.Потоцкого
Творец несет в себе черты гения, пророка, призванного вести за собой человечество, он - верховное, отчасти даже мифологизированное понятие духовного владыки в системе ценностей романтизма. Но Д.Оссовска остроумно отметила, что у «кавказцев» «в этом есть что-то от создания образа провинциальных святых» [89, 27], имея в виду психологию большинства кавказских поэтов (провинциальную по типу, а не в оценочном плане). Общественность нуждалась в своих «пророках», в своих собственных «святых», принадлежащих той среде, в которой этому обществу довелось жить.
С другой стороны, этот творец и пророк в мироощущении гениев той поры - Мицкевича, Словацкого, Пушкина, Лермонтова был кровно связан с осознанием значения собственного творчества, глубоко родствен лирическому герою. В мире кавказских поэтов этот образ, точнее, понятие, прямо не проецируется на их самоощущение. Напротив, они отмечают принципиальную недосказанность, даже ущербность своей поэзии, ее сиротство. Это явление объясняется рядом причин. Во-первых, никто из них не ощущал в себе поистине масштабного дарования, позволявшего совместить собственный мощный голос с образом пророка. Во-вторых, в их неуверенности играло роль как бы окраинное происхождение. Большинство «кавказцев» - из небогатых дворянских родов восточных польских земель - нынешней Украины и Белоруссии. Они изначально не были включены в магистральную линию родной культуры, и, наконец, их угнетало вполне реальное осознание того, что они насильственно лишены родной почвы, словно вычеркнуты из жизни Польши, не имеют литературной среды, своего читателя и т.д. Они не могли обладать той внутренней уверенностью, какую дает причастность к сильной, стабильной литературной среде с четкой иерархией ценностей. Это ощущается в письмах Заблоцкого к Крашевскому, в которых он сомневается, не будут ли его стихи звучать в Польше анахронизмом. Эти поэты жили на периферии родной культуры, а врастание в новую среду было весьма сложным. Таким образом, авторитет писателя, в первую очередь Ю.И.Крашевского, столь часто подчеркиваемый в признаниях Владислава Стшельницкого и других, мало связан с романтическим представлением о славе. Скорее доминировало сознание долга, национальной необходимости, или, как сформулировал Леон Янишевский - «необходимость правдивого свидетельства».