Правда, моя Госпожа, это прекрасно, но без «но» не бывает. Не было там покоя. Часто среди темной ночи, бдящие дозорные трубят тревогу, вокруг раздаются крики: «Рядом черкесы!». Разбудят, переполошат весь лагерь, не дадут доспать до ясного утра и надолго наведут страх. Или с вечера генерал на несколько дней возьмет часть войска с собой в горы, где, помимо опасности, еще и переживаем немалые трудности. Я был с ним дважды и как будто нарочно попал в самую тяжелую переделку. По бездорожью мы шли только ночью, и каждую ночь проделывали по пять, шесть, даже семь миль, потому что здесь все зависит от внезапности и тайны передвижения. Палаток брать с собой нельзя, дождь оба раза лил не переставая, закончились продукты. По завершении двух месяцев мы должны были переправиться в другое место. Надо было только, как говорили, очистить путь и поблизости усмирить смельчаков. Был дан приказ, мы покинули чудесные места, жаль было покидать изумительно красивую местность, свежую воду и здоровый воздух. Мы шли через какие-то болота, топи, где, быть может, еще никогда не ступала нога человека, где нас нещадно, как саранча, грызли комары и где царствовали черепахи, ящерицы и змеи. Через несколько таких невыносимых ночей мы встали на постой над крутым обрывом Лабы: «здесь стоять!» При виде реки, широко разливающейся на несколько русел, несущей огромные камни, местами мелкой, местами довольно глубокой, при виде такой опасной переправы, даже здесь, где тысяча видов смерти беспрестанно угрожает, никто не хочет утонуть. Все дрожали, цепенели те, кто не имел доброго коня. Я на своем сильном и легком, как ветер, Нептуне, чувствовал себя безопаснее. Каждый казак посадил за собой одного пехотинца, и тысяча коней с двумя тысячами седоков одновременно направились на другую сторону реки, за ними багаж, потом снова тысяча коней с двумя тысячами людей, потом артиллерия, потом... Ох, нет, не так было! Легко лишь говорить, на самом деле не так легко было. Скакуны, нагруженные овсом, намокшими в воде сухарями и людьми в полном военном обмундировании, шатались. Более смышленые, желая облегчить себя, когда тяжело было тащить и невозможно плыть, сбрасывали с себя груз, более слабые тонули вместе с седоками. Почти все возы река опрокинула, несла один за другим, некоторые были совсем поглощены волнами, лишь тяжелые достигли другого берега, или легкие, которые приплыли вместе с сильными лошадьми.
Более половины коней, повозок, фур и бричек погибло, только казачьи скакуны почти все уцелели, артиллерия переправилась удачно.
Переправа, длившаяся два дня, являла собой неописуемые, ужасные картины, немереные жертвы, дожди лили немилосердно. Отдохнув несколько дней в лесу по другую сторону реки, ночью снова двинулись в путь. Продирались через лес, потом вышли в чистое поле. Пехота в отряде еще никогда не была на войне, кони под их поклажей - необстрелянные. Когда в одну из ночей мы приближались к цели похода, генерал решил навести порядок в войске. И тут несколько выстрелов сбоку всполошили пехоту, смешали ряды. Из колонны ответили частым огнем, кони с поклажей испугались, понесли, выскочили с фурами в колонну пехоты, выехали на артиллерийские орудия, а несколько сот разбитых полковых возов так разворотили строй, что те, кто шел в авангарде, были смяты теми, кто направлялся сзади, артиллерия оказалась не на своем месте. Огонь длился десять минут, свои стреляли в своих. В артиллерию, у которой на конях были снаряды, весь батальон ударил, как в черкесов, то есть пули, выпущенные из тысячи карабинов, засвистели над нашими головами. Крик, стон, стрельба смешались в наших ушах. Всех охватил панический страх. Я думал, что наступил конец света, пока опомнились и свой узнал своего. Результаты были ужасны: кому-то руку, кому-то ногу, а кому-то и голову переехало пушками. Кого-то лошади раздавили, в кого-то пуля угодила, а кого-то вытаскивают из-под перевернутой фуры почти в безнадежном состоянии. Казаки заметались в поисках взбесившихся лошадей, вернули тех, кто оказался поблизости, а остальных оставили на волю провидения, уже и темно и очень поздно было, поблизости обнаружился аул.
Вы уже, наверное, устали, я прошу Вас отдохнуть, прошу хорошо отдохнуть, ибо мне еще много до конца осталось. Чтобы Вас отвлечь, немного отойду от темы и объясню, что такое аул, даже вкратце опишу его. Большое пространство, обычно на склоне горы, на открытом месте, огражденное низким забором, с множеством без порядка и симметрии разбросанных домов, называется черкесским аулом. Властелин, имеющий неограниченную власть над жителями аула, именуется правящим гиреем. Средний класс, то есть те, кто не правит и не работает, это уздени. Они, как и низший слой, одеваются одинаково, с малыми различиями, и почти одинаково живут. Гиреи и уздени - бедно, а подданные - в нищете. Их хаты, то есть сакли, выстроены из веток, грубо обмазанных глиной, они имеют очень низкие двери и одно окно в крыше, через которое выходит дым от разложенного посередине очага. Внутри нет никакой утвари, кроме посуды для еды и котла, подвешенного над огнем. Стены увешаны оружием, жители сидят на земле, спят также вповалку. Одна перегородка отделяет женскую спальню, другая - верховых лошадей хозяина. Женщины чистят оружие мужей, седлают коней, таким образом, привыкают к нашим работам. Женщины стройные, пока молоды, после двадати пяти лет выглядят, как жерди. Прекрасно сложенные мужчины до глубоких седин не теряют горячности.