Все, что я могу сделать для Вас, это собирать старинные монеты, которых здесь масса. Розковшенко, директор Тифлисской гимназии, собрал их до 4000. Здесь встречаются не только греческие и римские всех периодов, но и сартанские, еврейские, арабские, из которых больше всего из династии Сасанидов, а также многие другие. Но и для этого нужно быть в Тифлисе, в котором сосредоточена вся культурная жизнь Кавказа. Древние монеты чаще всего можно видеть на амулетах здешних женщин, поскольку эти амулеты передаются из поколения в поколение.
Гравюра к тексту «Кадора» Т.Лады-Заблоцкого
Не могли бы Вы прислать мне комплект «Атенеума» за 1846 и 1847 годы, которых я не читал? Ведь Глюксберг настолько неаккуратен, что с ним нельзя делать никаких дел, а Завадский неохотно берется за пересылку книг, выходящих в издательстве Глюксберга. С последней почтой я получил: «Каталептик» Штырмера, «Рахиль» Головинского, «Ноябрь» Ржевуского, «Коллокацию» Коженевского. Сердце мое наполняется радостью, что Вы так достойно работаете. Если у меня хватит времени, я обязательно пришлю Вам что-нибудь из прозы для «Атенеума». Пан Войцех все еще пребывает при персоне Князя. В последнем письме ко мне он сообщал, что скоро Вам напишет.
Соблаговолите принять заверения в уважении от Тадеуша Лады-Заблоцкого.
Письма хранятся в рукописном фонде Ягеллонской библиотеки (Краков), архив Ю.И.Крашевского, ед.хр. 6458/IV. До настоящего времени были опубликованы некоторые фрагменты. Полностью публикуются впервые.
Отрывок из письма Тадеуша Лады-Заблоцкого к Ромуальду Подберескому из Тифлиса от 10 июня 1843 года
Ты не поверишь, какая радость охватила меня, когда после восьмимесячных скитаний по левому отрогу Кавказа, вернувшись позавчера в Тифлис, я получил твое дорогое письмо от 1 августа. Проявление искреннего сочувствия, которым отмечено все послание, принуждает меня упрекать себя в тщетном поиске отпечатка мировой скорби в наших отношениях и настраивает на взаимное дружеское объятие. Да прими самую искреннюю благодарность от имени всех земляков за эти несколько слов утешения, которое Ты влил в сердца, исполненные горечи...
...Неудачи, преследовавшие меня доныне на научном поприще, отвращали от трудов... Если бы Игнаций Цехановский издал в Лейпциге, как он намеревался, те мои поэтические пробы, которые он в 1836 году почти силой забрал у меня и на издание которых собрал подписчиков в Белоруссии, я бы уже ныне имел имя в нашей отечественной словесности и оставил бы по себе гораздо лучшую память. А ведь я был так хорошо подготовлен и в душе моей было столько запала, столько желаний! А сейчас моя профессия уже не найдет воплощения, все кончено. Расширение сердца (аневризма) - результат того, что я пять лет оторван от своих, и - резкая боль в груди мешают мне заняться чем-либо серьезным. Ни поездки по Кавказу, во время которых я забыл о всяких книгах, ни старания моих друзей-медиков не принесли мне ни малейшего облегчения. Несмотря на самый щадящий режим, которого ныне придерживаюсь, я сомневаюсь, что мой дух долго задержится в разрушенном несчастьями теле, из которого он вырывается. И поэтому я так старался, чтобы перед смертью увидеть что-нибудь из своих поэтических проб в печати. Я уверен, что мои стихи - не поэзия. В иных обстоятельствах я бы наверняка не оставил по себе ни одного стихотворения. Я страстно любил славянскую филологию, отдаваясь ей с большим запалом, и еще в юности собрал материалы для составления «Истории цивилизации и литературы славянских народов». Большая часть этих материалов находится у Цехановского, и ты, как мой будущий издатель, имеешь право о них справиться... А я после столь ужасного поворота в мой судьбе не имел никаких средств для воплощения высшей идеи моей жизни. В тоске долгого одиночества, в постоянных скитаниях по свету я отдался поэзии, ибо лишь этот мир воображения не был еще передо мной закрыт. Итак, не придавая малейшей ценности своим пробам, я их считаю лишь вдовьим грошом на алтарь отечественной словесности, и желал бы, чтобы этот грош имел распространение, а не был затаен от мира.