Его настолько увлекла «игра в образы», что на следующий день он сам попробовал «проецировать» собственные полотна. Сначала это было трудно: не столько из-за самого процесса необычного «диалога», сколько от неприятной мысли, что принимаемые изображения могут оказаться инородным продуктом — инграммой «арлекина». Но сомнения быстро рассеялись, и однажды он каким-то шестым чувством догадался: «посылка» до адресата дошла. А потом канал образной связи настолько окреп, что Зодчий стал получать по несколько «писем» в день, не забывая «писать» ответ.
Однажды пришло изображение плачущей Наиты. Оно выглядело необыкновенно реалистичным. Зодчий увидел не только мельчайшие оттенки длинного трёхцветного платья, но сумел почувствовать запах, источаемый ароматной свечкой, и услышать слабое блеянье коз за стенами комнаты… Зодчий решил немедленно отправиться в поселение, но его задержала просьба Фархада принять участие в испытаниях новой установки. Зодчему пришлось отложить встречу с девушкой ещё на одни сутки.
На следующий день испытание провести не удалось — рано утром прискакал Енор с сообщением, что на Первой начинается «громовой» Переход, и в Зокон должны проникнуть «зывуны». Известие встревожило всех. До сегодняшнего дня заставники считали «зывунов» едва ли не фольклорными персонажами, придуманными поселенцами специально для острастки непослушных детей. И вдруг самые опасные и безжалостные недовыходцы объявляются на соседней заставе…
Времени на обсуждение не было. Все принялись торопливо грузить в телегу самое необходимое — оружие, исправно послужившее прошлый раз, а также кое-что из новинок. На заставе решили оставить наиболее опытного — Фархада, а сами умчались в предутреннюю серость, подгоняемые волнением за судьбу Первой.
В дороге у Зодчего появилась возможность расспросить Енора подробнее.
— Когда начался Переход?
— Арина предупредила нас часа за четыре.
— А почему мы ничего не почувствовали? — спросил Зодчий.
Вместо Енора ответил Агути.
— У выходцев нет чувствительности Арины. Мы можем предугадывать Переход только на своей заставе.
— А девочка не могла ошибиться по поводу «зывунов»?
— Не могла.
— Дрянь дело! — вздохнул Гоблин. — Мы можем не успеть — «зывуны» сомнут заставу…
— Не сомнут! — уверенно заявил Енор и пояснил: — Когда я отправился к вам, в сторону Первой выехало больше тридцати воинов.
Гоблин с сомнением покачал головой. Зодчий тоже не питал иллюзий, вспомнив, что написано в его тетради об этой разновидности недовыходцев…
Застава горела.
Это было видно издалека: черный дым стелился по верхушкам деревьев, заставляя чертыхаться и кашлять.
— Нефть горит… — принюхавшись, сказал Агути.
— Опоздаем!.. — стонал Гоблин, не находя себе места.
— Сядь! — одёрнул его Агути. — Лучше проверь оружие и приготовься. Будет жарко…
Зодчий увидел, как жилистая рука Агути сдавила пучок стрел — мягко зашелестело оперение, побелели костяшки пальцев. Зодчий ещё раз осмотрел себя, чувствуя, как уходят волнение и страх. Гоблин тоже успокоился — только ноздри продолжали широко раздуваться, словно ему не хватало воздуха.
Скоро услышали звуки. Не было ни криков, ни свиста пуль, ни разрывов снарядов. Бой здесь протекал иначе — над землёй струился гул, меняя силу и тональность. Он давил на мозг с такой силой, что непроизвольно хотелось отгородиться от него, спрятать голову в солому, обхватить её руками, заткнуть уши пальцами — всё что угодно, лишь бы не слышать этот жуткий звук, буравящий воздух, проникающий в уши, втекающий в глаза, постепенно обволакивающий мозг ватной оболочкой, делая его неспособным к сопротивлению. Казалось, от него не было спасения…
Когда повозка миновала полуразрушенное здание заставы, стало ясно — гул всего лишь детский лепет по сравнению с тем, что ожидало их впереди.
Всё пространство обширного поля оказалось завалено обломками разной величины: от маленьких картонных коробок, до огромных металлических контейнеров. В этом хаосе отдельными группами стояли воины из поселения и выходцы с Первой.