…Успел или не успел?..
…успел…
…спел…
— Спел бы ты что-нибудь, — просит Агути. — А то лежишь как бревно, и глаза в потолок пялишь!
Зодчий трясущимися пальцами ощупывает левое бедро.
Агути внимательно следит за его неуверенными движениями и спрашивает:
— Почему у тебя руки трясутся?
Зодчий, не моргая, смотрит на Агути. Конвульсивно сглотнув, интересуется:
— Здесь вараны поблизости не водятся?..
Агути с ответом не торопится, он чешет затылок и задумчиво произносит:
— Насчёт варанов не знаю, но с этой машиной, определённо что-то не так… А ну-ка, вылезай!
— Зачем? — Зодчий немного заторможен, и не успевает реагировать на стремительно меняющуюся обстановку.
— Позвоним в лабораторию, пусть алийцы сами со своей заумной техникой разбираются!
— Подожди… — поднимает руку Зодчий.
— Ты чего?
— Давай ещё разок попробуем? Последний…
Агути с сомнением качает головой.
— Смотри! Можешь совсем без воспоминаний остаться!
«В моей ситуации это было бы самое лучшее…»
Мысль гаснет, словно выключенная экономным хозяином электрическая лампочка.
— Наивный юноша, меня трогает ваша горячность, но мне искренне жаль вас. Ваши мысли ведут в никуда.
— Нет! — крикнул Зодчий. — Это ваши мысли ведут всех нас к пропасти! Слышите!
— Боже! К чему такая экспрессия! — поморщился незнакомец. — Мы с вами беседуем, и в процессе дружеской, заметьте — дружеской! — беседы пытаемся докопаться до истины. Разве не так?
Голос незнакомца бархатисто-ласковыми интонациями обволакивал Зодчего, нейтрализуя его горячность. Зодчий быстро успокоился.
— Извините, я погорячился… — хмуро признался он. — Излишняя импульсивность, конечно, не добродетель, но я не могу сдержаться, видя, как все свои дурные поступки человек пытается свалить на кого угодно, лишь бы не нести ответственности.
— Вы обо мне?
— Нет. Я имел в виду всех людей. И себя в том числе.
— И в чём же вы обвиняете всё человечество, — после короткой паузы мужчина с сарказмом добавил: — и себя в том числе?
— В том, что люди переполнили чашу терпения природы!
— Даже так?
— Именно! Согласитесь, в сосуд невозможно налить жидкости больше, чем позволяет его объём. Любя капля сверх этого объёма обязательно прольётся. И куда она упадёт?
— Не знаю, — развёл руками незнакомец, — мне ваша метафора не совсем понятна.
— Всё, что переполняет чашу терпения, бумерангом возвращается к тому, кто уронил в чашу последнюю каплю.
— И кто это сказал? Сократ? Платон? Или Вася Пупкин?
— Знаете, ваша язвительность в данном случае неуместна. — Холодно ответил Зодчий. — К сожалению, никто подобных слов не говорил, потому что исключительное право заявлять об этом, принадлежит природе…
Странные ощущения испытал Зодчий, неожиданно открыв глаза. Ноющая боль в ногах (наверное, потянул связки, пока бегал от одного трока к другому?) не могла быть причиной внезапного пробуждения. Подобное недомогание ничто по сравнению со странным чувством тоскливой обречённости, проникшим в его сознание в тот миг, когда он открыл глаза. Тоска — невыносимая, словно вопль «зывуна» и холодная, будто ледяная могила — напомнила об утрате чего-то очень-очень близкого и дорогого. Томительное чувство пришло и осталось. Зодчий понял: теперь не уснуть…
Лёжа в сумраке льющейся из окна белёсой мути, он смотрел прямо перед собой, мысленно «отматывая» время назад. Он увидел, как в комнату, где он спал, вошла Наита. Девушка долго с любовью смотрела на него, потом её взгляд упал на правую руку, девушка поднесла свечу, и лицо её исказилось болью, она вскочила и бросилась вон из комнаты, забыв закрыть дверь…
Зодчий рывком сел на кровати. Долго не решался опустить взгляд, чтобы посмотреть на свою руку. А когда смог себя пересилить, ему стало страшно…
35
Возвращаясь на заставу, Зодчий был молчалив и даже угрюм. Время от времени Енор пытался завести разговор, но каждый раз натыкался на молчаливую неприступную холодность заставника. В конце концов, юноша отказался от своих попыток, лишь иногда с тревогой посматривая на выходца.
Зодчий всё это видел, но нарушать добровольно наложенный на себя «обет молчания» не хотел. За последние часы он успел настолько запутаться и в себе и в окружающей реальности, что боялся любого действия своего тела и даже любого случайного слова, сорвавшегося с искусанных от волнения губ…