- Главное не в том, чтоб пользоваться тайными знаниями. Главное – в том, чтоб сохранить их в себе и передать другим. Возможно, другим оно и понадобится. У каждого своя судьба: кто-то носит в себе знания, кто-то ими пользуется.
С одной стороны все это звучало весьма разумно. А с другой – чувствовал Копус, что в чем-то отец ошибается. Чего-то не хватало его рассуждениям для полноты картины.
Иногда Копус работал в садах и видел, что безжалостно обрезают садовники те деревья, что не дают плодов или дают, но мало. Вроде красивое, крепкое дерево, а, сколько ни поливай, ни окапывай – скупится на урожай, словно все в себе держит, не желает делиться соками. Тогда говорит свое слово нож садовника – режет скупые ветки, оставляет один искалеченный прут. И надо же – прут этот через год приносит хороший урожай, словно дите, воспитанное розгою, прекращает капризы и шкоды, берется за разум и ведет себя пристойно.
Рассказал как-то Окпус о наблюдениях своих мастеру Ахмару. Тот подумал, нахмурив белые брови, и ответил:
- То дерево тупое, неразумное. От него урожая мы ждем ежегодно. Ты что же? Думаешь, что и наши знания должны так часто применятся? Мир развалиться может, если мы свои знания людям принесем. Если каждый овладеет знанием ядов – кто поручится, что не станет уничтожать он всякого, кто неприятность доставит, даже самую мелкую? Толкнет кто такого на рынке – и что ж, травить за это? А ведь люди таковы. Убить могут за ничтожное. Даже без причины могут убить. Только потому, что ты им не понравился…
И Копус согласился с отцом. Его самого братья не любили просто потому, что не нравилось им узкое, рябоватое лицо парня, его глубоко сидящие глаза, вечно сгорбленная спина. Но разве не от того она сгорбилась, что слишком часто тычки получала…
Юноша остановился у дверей в келью отца Зинуса, поправил перекосившийся от быстрого бега балахон, пригладил взлохмаченные волосы, которые давно не встречались с гребнем – давно плюнул их хозяин на такое дело, как причесывание.
Более-менее «прихорошившись», Копус вошел в келью, стараясь не шлепать по камням босыми ногами. Ступни у него были длинными и узкими, как и ладони.
- Что так долго? Спать любишь? – пробасил из-за своего высокого стола отец Зинус, отрываясь от чтения древнего фолианта и поднимая пронзительные, черные глаза на лохматого парня.
- Разве долго? – еле слышно попытался возразить юноша. – Я как зов ваш услышал, так сразу и побежал.
Глава Круга Семи Камней нахмурился так грозно, что у Копуса спина заледенела, хотя в келье было, как всегда, очень тепло – в двух больших кованных жаровнях перемигивались красными огнями угли. Любил Зинус погреть свои столетние кости.
- Сколько лет тебе, брат Копус? – подозрительно медовым голосом спросил старец.
- Двадцать два, - просипел парень, предвидя, что в ближайшем будущем диалог войдет в нехорошее, опасное русло.
- В твои годы давно пора владеть искусством молчать! – рявкнул Зинус.
- Простите, простите, - залепетал Копус – очень уж не хотелось, чтоб по приказу главы ему что-нибудь болючее под ногти загнали, шип чёрной риохи, например.
- Если бы не Ахмар, давно бы и памяти о тебе на этом свете не осталось, - Зинус не удержался и напомнил юноше о его шатком положении. – Ахмар вечно просит за тебя…
- Простите, простите, - бормотал Копус, прижимая ко лбу липкие от внезапного пота ладони.
- Ладно. Все, не скули, - приказал старец, закрывая книгу. – Иди к мастеру Танвиру. Собирайся в дорогу. Пойдешь к Крупоре, посмотришь, что там и как. Если там торговцы бабами – знаешь, что делать. Если кто другой – тоже знаешь, что делать. Я прав?
- Прав, прав, - закивал юноша, обрадованный тем, что грозовая туча прошла мимо, лишь немного испугав его.
- Смотри же. Вот твое тело, - отец Зинус достал из душистой деревянной шкатулки фигурку из каменной смолы; в ней – Копус знал – были запечатаны клок его волос и пара ногтей. – Если через три дня не вернешься, всажу иглу в голову. И конец тебе, брат …
* * *
Плотный и длинный черный плащ с капюшоном – на плечи, черная замшевая маска с прорезями для глаз и рта – на лицо, черные кожаные перчатки – на руки, черные башмаки на толстой подошве – на ноги. Из всего зловещего облачения только башмаки нравились Копусу – очень удобно в них было гулять по каменистым склонам.
Три дня дал ему отец Зинус на все про все.
Юноша радовался. Потому что за три дня можно было не только добраться до Крупоры и вернуться назад, в пещеры Круга Семи Камней, но и погулять немного по горам. Посмотреть, как дерутся твердолобые козлы за изящных коз, как гордо и вольно парит над пропастью белокрылый коршун, высматривая добычу, как растет-цветет прекрасный бабарис и много чего еще можно было увидеть. Того, чего не увидишь, сидя под землей.
В дорогу мастер Давир дал Копусу множество разных зелий: для остроты глаз, для изгнания усталости, для увеличения силы, для спасения от яда змеи фуны и прочее-прочее. Кроме того, снабдили брата и убивающими штуками. В посохе, украшенном змеиной кожей, таились иглы с ядом, в носках башмаков тоже было оружие – отравленные ножики, которые казали свои острые язычки, стоило только ударить каблуком оземь. Чуть зацепи врага такой хитростью – корчась от боли, покрываясь синими пятнами, умрет он через два часа.
Чувствовал себя Копус важным и страшным, заполучив смертоносное снаряжение.
Вышел из пещеры, послушал, не оборачиваясь, как опускают за ним братья-привратники тяжелую навесную дверь из железного дерева, и улыбнулся, глядя на солнце, что поднималось на востоке, заливая хмурые и сонные горы малиновым цветом. Из кустов терновника, что рос недалеко от входа в Круг Семи Камней, донеслись трели какой-то пичужки.
Юноша улыбнулся еще шире, еще радостней. Твердо решил: и в следующий раз не станет отказываться от прогулки к Крупоре. Потому что такие прогулки – единственное приятное для него занятие. Поноет для виду, совсем чуть-чуть, чтоб никто не догадался о его пристрастии, чтоб не отобрали у него единственную радость, и пойдет…
- Смотри же, Копус! Три дня! – проорал ему отец Зинус со смотровой площадки, что нависала над входом.
- Да пошел ты, - прошептал, не спуская с лица довольной улыбки, парень. – Коль захочу, так и помру там, возле Крупоры. Лучше под солнцем помереть, чем в духоте и подземном сумраке.
Он, конечно, лукавил сам с собой. Помирать Копусу не хотелось ни на солнце, ни в пещерах. Хоть и плоховато жилось, а жилось. Сравнивать же свою жизнь он мог только с жизнью других братьев. Например, с Ливом. Ливу жилось очень даже хорошо. Его любил Отец Зинус. Каждую ночь любил и, поговаривали, что и днем любовь у них случалась. Потому и спал Лив вволю, и одежды красивые носил, и ел всё самое лучшее, и учением не был особо обременен. Иногда Копус завидовал смазливому юноше, но лишь иногда. Потому что не хотелось Копусу ложиться под кого-то из отцов, чтоб получить разноцветный балахон, красивые сандалии и прочие приятности. Иногда Копус даже такое думал: что счастливее он Лива, потому что сам по себе в этих пещерах. Никто не ждет его вечерами, никто не требует к себе. Свободой считал Копус свое одиночество. Редкие встречи с мастером Ахмаром – вот и все, и достаточно…