Юноша редко их видел: почти все время сидя под землей, небосклоном не налюбуешься. Поэтому Копус отложил фляжку и лег на спину, закинув руки за голову.
- Созвездие, - прошептал он, щурясь. – Созвездие Орла, привет тебе. Давно не виделись, - он даже засмеялся: так вдруг хорошо ему стало, на твердом теплом камне, в полном одиночестве, среди скал, под бездонным ночным небом. – И тебя я помню, созвездие Золотой Ящерки…
Глаза его видели все лучше и лучше. И выныривали для Копуса новые звезды из угольной тьмы. Те, которых он раньше не видел. Через какое-то время небосклон стал напоминать иссиня-черное покрывало, щедро украшенное мелким, сияющим жемчугом.
Копус протянул руку вверх, растопырил пальцы, сквозь них глянул на звезды.
- Собрать бы вас, малышки, в ладонь, истолочь в порошок, - бормотал юноша, улыбаясь. – А потом – выпить с водою. Или с молоком. Наверное, от такого питья можно стать очень красивым парнем. Красивее подлеца Лива… тогда бы меня все тоже любили, никто бы не пинал, не бранил… ах, что за чушь я несу…
И тут уши Копуса поймали странный для этих мест звук – смех. Смеялся мужчина, громко, раскатисто. Юноша встрепенулся, забыв о звездах и своих мечтах, сел и помотал головой – он подумал, что смех ему померещился.
Но смех повторился и даже громче стал – хохотало уже несколько человек. И хохот несся из Душного ущелья – от Крупоры. У ее подножия (Копус отлично видел прояснившимся взглядом) мигал оранжевый костер, так не похожий на холодные белые звезды. Возле огня туда-сюда метались тонкие тени.
Копус задумался: звонившие в колокол, были, судя по всему, смелыми ребятами. Они развели огонь, они шутили и смеялись. Их не пугало Душное ущелье, мрачная башня и слухи о том, как страшны и коварны ведуны из Красных Перьев. Не так вели себя те, кого видел Копус полгода назад.
Тогда у Крупоры юношу ждали девять хмурых, краснолицых и бородатых азарцев в мохнатых шапках из лисьих шкур. Они вели себя очень тихо – боялись злых духов, которые по их поверью обитали в Душном ущелье. Когда азарцы увидели Копуса (парень явился к ним из густого и огромного облака дыма, которое он сам и создал, бросив на землю глиняные шарики с порошком, творящим туман), то пятеро из них упали перед юношей на колени и стали просить не губить их жизни. Конечно, Копус был милостив и не сделал им никакого зла.
С собой азарцы привели четверых темнокожих чинариек – на продажу Кругу Семи Камней. Сильно избитые, крепко связанные девушки прожигали взглядами своих захватчиков. Все пленницы были ранены – кто в ногу, кто в плечо, одна – в голову. Чинарийки всегда высоко ценили свободу и расставались с ней весьма неохотно, а, если попадали в плен, легко могли с жизнью расстаться, только бы не оказаться в положении рабыни. Только Круг Семи Камней мог их заневолить, благодаря особым зельям, которые делали человека покорным и тупым, как овца.
Азарцы, приведшие пленниц, тоже не могли похвастать невредимостью. Поэтому Копус первым делом одарил их всех живительной мазью, которая затягивала раны. После этого мужчины вновь кланялись ему – уже с благодарностью.
Парень вспомнил тогда слова мастера Болы, который называл азарцев глупыми зверьками.
Да, дурить «глупых зверьков» оказалось очень легко, и Копусу это понравилось. Азарцы были первыми людьми, в глазах которых юноша увидал страх и благоговение по отношению к себе.
А эти? Каковы будут эти пришельцы? Беспечно смеющиеся в таком страшном месте, как Душное ущелье…
Брат Копус вернул на лицо маску (снимал ее, чтоб освежить лицо), сжал крепче посох и продолжил свой путь. Сок корня, укрепляющего зрение, помогал еще и в темноте хорошо видеть. И юноша прикинул, что без особой спешки доберется до Крупоры к середине ночи. Самым главным было – идти бесшумно. Он это хорошо умел делать – таиться и подкрадываться без лишних звуков, словно кошка. С детства научился – очень часто не желал Копус, чтоб его видели, потому и прошмыгивал незаметно по коридорам за спинами братьев и отцов. За подобное искусство и был он выбран отцом Зинусом для того, чтоб ходить к Крупоре…
* * *
- Сдается мне: никого мы не дождемся, - сказал один из мужчин, сидевших у костра, потирая свой гладко выбритый затылок.
- Это почему же? – спросил его сосед, ковырявший ножом какую-то чурочку – стружка летела в огонь и тут же воспламенялась, светлячком уносилась вверх, исчезала.
- Вот такое у меня предчувствие, - ответил первый, позевывая.
- А я кроме жары адской ничего не чувствую, - хмыкнул тот, кто ковырял деревяшку.
Первый вздохнул и откинулся на спину – на расстеленный плащ – завел руки за голову и вновь зевнул: грудь его высоко поднялась, затем опустилась. Копус увидел, как блеснула на ней белая цепочка с какой-то мелкой подвеской.
Юноша с огромным интересом наблюдал за мужчинами, спрятавшись в небольшой овражек, и едва сдерживался от того, чтоб не высунуть голову дальше, чем это было можно.
Пришельцев было много. Пятнадцать человек. Это если считать вместе с пленницами: шесть темнокожих женщин увидел Копус. Они, связанные по рукам и ногам, неподвижно сидели у стены Крупоры. Еще парень заметил одного азарца – угрюмого лохматого богатыря, который держался отдельно от всех: сидел на одиноком камне и что-то плел из кожаных ремешков, время от времени посматривая то в небо, то на своих товарищей.
Остальные мужчины совершенно не походили на азарцев: были белокожи, одеты иначе.
В самом начале своего наблюдения юноша здорово испугался: двое воинов покрыли головы шлемами, взяли длинные мечи, круглые щиты и факелы и направились в темноту – в разведку. Они прошли рядом с Копусом, по краю оврага, в котором парень скрючился, замотавшись в плащ – на него даже песочек сверху посыпался, вкрадчиво шелестя. А юноша и дышать перестал, чтоб себя не выдать, и головой в землю уткнулся, будто это могло добавить ему невидимости.
Разведчики ушли, у костра осталось семеро человек. Двое стояли, опираясь на копья, возле пленниц и вполголоса о чем-то переговаривались. Остальные располагались у огня: кто-то лежал на спине, закинув ногу на ногу, кто-то – на боку, тыкая в костер палкой, кто-то сидел, закрутив ноги кренделем. Но никто не спал – все ждали. А еще – скучали.
- А у кого дудка была? – спросил мужчина в черной кожаной куртке и белой рубахе (у него были ясные глаза и темные волосы, украшенные серебристыми прядями).
- У Генрика, - лениво отозвался парень с удивительными красными кудрями на голове (Копус это яркое пятно давно заприметил). – И не дудка, а свирель. Он ее из речного тростника смастерил. Он же вечно что-то мастерит…
- Ну, так сыграй нам, Генрик, - махнул рукой мужчина в черной куртке.
Генрик – лохматый, бородатый, крупноносый воин (тот, что чурку ножом колупал) – неохотно оторвался от своего занятия, завозился, шумно вздыхая, в большой холщовой сумке, достал свирель, подул в нее, чтоб выгнать пыль из трубочек, и спросил:
- Что играть-то? Веселое? Грустное?
- Веселое давай, - пророкотал басом широкоплечий здоровяк, лежавший у огня на боку, спиной к Копусу. – Слезливого не надо.