Но молящиеся услышали стук копыт и смолкли, обернулись. И вот тогда у Западного судьи испортилось настроение.
Лица поселян нельзя было назвать приятными. Все пятеро – и мужчины, и женщины – имели острые носы, запавшие бледные щеки, горящие нездоровым огнем глаза и выражение тревоги и страха.
Фредерик нахмурился: ему больше нравились румяные и веселые крестьяне, гостеприимные и словоохотливые, в белых рубахах, в пестрых вязаных куртках. Именно такими он привык видеть жителей деревень и хуторов. Но в Закорево, по всему было понятно, такие являлись редкостью.
- Доброго вам дня, - первым поздоровался Фредерик, выказывая тем самым свое расположение людям.
- Доброго вам дня, - эхом отозвался глава семьи.
Потом он сообразил-таки, что господа, остановившие своих добрых коней у его плетня, люди непростые, и принялся бить поклоны, тараторя «Добрый день, ваша милость! Простите, ваша милость!»
То же самое начали делать его жена и дети.
- Хорошо, хорошо, - кивнул им Фредерик. – Скажите мне, у кого Юльян работает?
- Ни у кого, - ответил крестьянин.
- Как же так? – улыбнулся Фредерик. – Мне сказали: он работает в Закорево. Я и приехал. У меня есть вести для него.
Крестьянин минуту подумал над ответом и сказал:
- Он работал, да. А потом ему у нас не понравилось, и он ушел. Жизнь у нас нелегкая, вот он и ушел.
- Как же так? Никто давно уже его не видел. Друзья из Кипени его не видали, и домой к матушке он не возвращался…
- Он у Грума работал. У Грума и спрашивайте! – залепетал вдруг селянин. – А я не знаю. Ничего не знаю. Я сам днями в работе и в молитвах и не вижу, не знаю ничего.
Фредерик вновь улыбнулся, видя, в каком смятении старовер.
«Так-так. Похоже, эти молельцы замутили какую-то гадость, а теперь ответа боятся…» - подумал он, а вслух сказал:
- Что ж, поеду к Груму. Где его дом?
Крестьянин, побелевший, как смерть, махнул рукой куда-то влево.
- Лучше проводи нас. Или сына пошли в провожатые, - сказал Фредерик, добавив в голос властности, и дернул поводья, чтоб заставить лошадь поднять голову, которую она опустила, пожелав полакомиться листьями смородинового куста, привольно росшего у плетня.
- Д-да, ваша милость. П-провожу, ваша милость, - робея и заикаясь, отозвался старовер, вжимая голову в тощие плечи.
«Чрезвычайно затурканные ребята», - решил про них Фредерик.
Пока ехали к Груму, привлекая по пути внимание жителей Закорева, один из рыцарей завел беседу с судьей.
- Они все лгут, ваша милость.
- Это я вижу.
- Разве этого не достаточно, чтоб вынести им приговор?
- Сразу всей деревне?
- Они тут все заодно – это сразу видно.
- Странно было бы, если бы было иначе, - улыбнулся Фредерик.
Рыцарь понял, что сделал не слишком умное замечание, и промолчал. Судья же пустился в разъяснения, не желая, чтоб его помощник чувствовал себя неловко:
- В таких деревнях все стараются держаться вместе, и, когда приходит беда, все неслабо сплачиваются. С одной стороны это хорошо: таким образом удобнее и легче справляться с трудностями, но с другой стороны, точно так же удобнее хранить весьма нехорошие тайны. Но тут нам повезло. Тут живут староверы. Они замкнуты, мало с кем общаются из-за своей косности и потому мало знают. И потому они простосердечнее обычных крестьян. Посмотри: мы так легко увидели, что они лгут. Они ничего не могут скрывать. Что в мыслях – то и на лице… Но я хочу, чтоб они сами признались в своем преступлении, - судья вновь улыбнулся. – Я хочу устроить небольшой спектакль. Как соберется побольше народу, так и начну…
Он устроил спектакль, и остался собою доволен: его голос звенел, как голос маршала во время битвы, его рука рубила воздух, словно меч – головы врагов.
- Я здесь потому, что вы совершили преступление. Если бы вы вели себя хорошо и жили по тем заповедям, которые нам оставил Всевышний, ни меня, ни моих людей тут не было бы. И теперь все, что вам осталось – это признание своей вины, покаяние и принятие наказания. Ибо Всевышним сказано: всякая мерзость выйдет наружу, и всякое зло будет наказано, - так говорил Фредерик поселянам, остановив коня тогда, когда, по его мнению, почти все жители Закорева выбрались из своих домов, чтоб увидеть приезжих.
- Кто ж ты такой? – спросил у него один из староверов.
- Я судья Королевского дома, - не стал лукавить Фредерик. – До сей поры ни я, ни кто-либо из моих людей не посещал вас, не вмешивался в ваши дела. И, думаю, вы хотите, чтоб так и дальше продолжалось.
Он взял паузу, обвел взглядом людей – все напряженно слушали его речь и не отрывали от него своих глаз. Фредерик увидел, что не ошибся: селяне не умели скрывать своих чувств. По их лицам можно было читать, как по книгам. «Все всё знают. Знают и пока молчат. Но еще пара слов – и кто-то не выдержит, расскажет …»
- Советую не думать, что, по-другому исполняя священные обряды, вы перестали быть частью нашего государства, - вновь заговорил Западный судья. – Закон для всех одинаков. И я на этой земле для того живу, чтоб следить за исполнением закона. Но я уважаю ваши обычаи, ваш выбор, потому предлагаю: сами выдайте мне виновных в преступлении, и ваше поселение не потерпит от моего гнева. В противном случае, я обязан лишить ваши дома крыш и согнать вас с места…
Люди всполошено загомонили, а двое мужчин, стоявшие у дальнего плетня, вдруг показали судье спину и побежали куда-то за сарай.
Фредерик всё заметил, махнул рукой своим ребятам:
- За ними!
- Да! Это они! Это Силвей и Дамек! – тут же выкрикнул какой-то парень из толпы.
- Вы поздно признались, болваны, - сквозь зубы процедил Фредерик. – Я вас не пожалею…
Преступников поймали очень быстро. Проливая потоки слёз, они рассказали, почему убили Юльяна, девушку и женщину, перемежая свой рассказ мольбами о помиловании.
Оказалось, что Юльян полюбил дочку своего хозяина и стал ухаживать за ней, а потом и посватался. Отец девушки вначале согласился, но, когда сообщил о будущей свадьбе главе общины, то получил указание не допустить свадьбы дочери с иноверцем (таким считали в Закорево пришлого работника Юльяна). Юношу рассчитали и выпроводили из поселка. Но он не отказался от любимой. Он устроился жить в лесу и каждую ночь приходил к окошку девушки и уговаривал её бежать из Закорева, обещая счастливую и спокойную жизнь в своей деревне, в доме своей матери.
Девица согласилась, но в ночь побега её и Юльяна увидели Силвей и Дамек, возвращавшиеся из рощи, где собирали орехи. Они поймали беглецов и долго били Юльяна. И забили ногами до смерти. Испугавшись сотворённого, задушили и бедную девушку, а когда несли тела к реке, чтоб закопать, то попались на глаза одной женщине, которая шла из Кипени. Убили и её, чтоб не стало свидетелей у злодеяния. Но свидетель всё же был – парнишка, внук старосты, удил рыбу в камышовых зарослях. Он все рассказал деду, и тот решил, что всё свершилось по справедливости, и обязался хранить тайну. Но потихоньку страшная новость стала известна всему Закорево. И все поселяне на одном из общих собраний торжественно поклялись перед образом Бога, что унесут в могилу этот ужасный секрет. Они считали, что Силвей и Дамек сделали благое дело, убив отступников, ведь убитая женщина тоже считалась неблагонадежной, потому что слишком часто (на взгляд староверов) ходила в Кипень и общалась с иноверцами…