— Не вижу наших эмиссаров, — волновался капитан. — Старпом, спускайте шлюпку.
Спустили шлюпку, в которую и погрузились старые, опытные открыватели новых островов: ну, лоцман, Пахомыч и мы с капитаном.
Голые джентльмены, гогоча, ухватились за наши вёсла.
— Раздевайтесь скорее! — кричали они.
Слабовольный Кацман скинул бушлат.
— Хренов-Семёнов! Хренов-Семёнов! — беспокойно взывал капитан.
К нашему изумлению, среди голых джентльменов оказалось несколько Семёновых и два, что ль, или три Хренова. Они подплывали на вечный зов капитана и глядели в шлюпку красными тюленьими глазами.
Какой-то липовый Хренов выставил из-под волны нос и закричал:
— Неужто это Суер? А я думал, тебя давно сожрали туземцы!
— Уйди в океан! — ревел старпом и отпихивал веслом неправильного Хренова.
— Так я же Хренов! — взвизгивал ложный Хренов. — Вначале зовут, а потом отпихивают.
— Тоже мне Хренов дерьмовый! — сердился старпом. — У нас уж Хренов так Хренов.
К сожалению, наш Хренов, который наконец появился, такого уж слишком мощного явления не представлял. Довольно скромный и худосочный Хренов, которого только в форме можно было принять за мичмана.
За Хреновым явился и Семёнов.
— Высаживайтесь, кэп, — красноносо хрюкал он, — не пожалеете. Здорово легчает!
— А нам пора на воблу, — объяснял Хренов.
— Пора на воблу! Пора на воблу! — подхватил и Семёнов, и, взмахивая лихими саженками, они дунули к берегу брассом.
Задумчиво мы глядели им вслед, и за нашею спиною грудью вздыхал океан.
Могучий клич «Пора на воблу!» поддержали и другие голые люди этого острова.
— И на пиво! — добавляли некоторые другие раздетые.
Хренов и Семёнов, сверкающие задницами на берегу, чрезвычайно обрадовались, услыхавши такое добавление.
— Пора на воблу и на пиво! — восторгались они.
— Кажется, они продали нас, — сказал Пахомыч. — За воблу.
— И за пиво, — добавил Кацман.
Мы подплыли ближе и увидели, что все голые люди, а с ними и наши орлы подоставали откуда-то кружки с пивом.
Какой-то Хренов, кажется не наш, выскочил на берег, обвешанный гирляндами воблы. Эти гирлянды болтались на нём, как ожерелья на туземных таитянках. Он раздавал всем по вобле на брата, а остальные приплясывали вокруг него и кричали:
— Вобла оттягивает!
Наши Хренов с Семёновым, отплясав своё, костями воблы уже кидались в океан и носом сдували пену из пивных кружек.
— Оттягивает! Оттягивает! — ворковали они.
— Неужели это так? — говорил Суер. — Неужели стоит только раздеться — и тебе выдают пиво и воблу? Ни в одной стране мира я не встречал такого обычая. Иногда я задумываюсь: а не пора ли и мне на воблу?
— И на пиво, сэр, — пискнул Кацман.
Мы оглянулись и увидели, что лоцман сидит в шлюпке абсолютно голый. Он дрогнул под взглядом капитана, и синяя русалка, выколотая на его груди, нырнула под мышку.
— Ладно, раздевайтесь, хлопцы, — сказал капитан. — Мы ещё не едали воблы на отдалённых берегах.
И он снял свой капитанский френч.
Мы с Пахомычем не стали жеманиться, скинули жилеты и обнажили свои татуировки.
Шлюпка пристала к берегу. Тут же к нам подскочили Хренов и Семёнов и выдали каждому по кружке пива и по хорошей вобле. Славно провяленная, она пахла солью и свободой.
— Пиво в тень! — приказал капитан. — Вначале войдём в неведомое сооружение. Всё по порядку.
Мы прикрыли свои кружки воблой и поставили в тенёк, а рачительный Пахомыч накрыл всё это дело лопушком.
На ближайшем неведомом сооружении висела вывеска:
— Что за оказия? — удивился Суер. — Воронцовские бани в Москве, как раз у Ново-Спасского монастыря.
— И здесь тоже, сэр! — вскричал Хренов.
— Здесь и Семёновские есть! — добавил Семёнов. — А в Москве Семёновские ликвидировали!
Тут из Воронцовских бань выскочил сизорожий господин и крикнул:
— Скорее! Скорее! Я только что кинул!
И мы ворвались в предбанник, а оттуда прямо в парилку.
Чудовищный жар охватил наши татуировки.
С лоцмана ринул такой поток пота, что я невольно вспомнил о течении Ксиво-пиво. Удивительно было, что наш слабовольный лоцман сумел произвести такое мощное явление природы.
— Что же это? — шептал он. — Неужто это остров неподдельного счастья?