Повинуясь какому-то магнетизму, исходящему от этого человека, я действительно заглянул в глубину своей души и нашёл там, прости меня господи, парочку сотен. Доставать их, конечно, не хотелось, но тогда чего я, как дурак, ввязался в эту философию?
— Могу, — сказал я. — Пару сотен могу, но уж не больше.
— А тыщу?
— Ну, это уж вы вообще… откуда? Тыщу чего? Рублей? Долларов? Пиастров?
— А если б ты всё продал? — ввязался неожиданно лоцман Кацман. — Набрал бы небось тыщонку.
— Дружба с вами, лоцман, стоит значительно дороже, — обиделся я. — Вопрос: кто даст такие деньги?
— Я не дам, — сказал капитан и развёл нас с лоцманом мановением пальца. — Позвольте теперь и мне задать вопрос. Я прекрасно понял фразу: подайте кто сколько НЕ МОЖЕТ. В этом, наверно, и есть смысл истинного подаяния. Но — бывало ли такое? Подавал ли вам кто-нибудь? Получали ли вы просимое?
— Бывало, подавали, получал, — кратко ответил сидящий на мраморе.
— Часто?
— Примерно раз в два года.
— И что это за люди, подающие столько, сколько НЕ МОГУТ?
— Вполне достойные люди.
— Но всё-таки: возраст, пол, образование?
— Всякий раз это уникальный случай, — уклончиво отвечал сидящий на камне.
— Ну расскажите же, это так любопытно.
— В каждой профессии есть свои секреты, — усмехнулся сидящий на мраморе. — А потом, вы как будто из комиссии по расследованию. Приплыли на своём «Лавре», испоганили небо крепдешином, да ещё рассказывай, кто мне сколько подаёт. Скажу одно: тот, кто слышит мою просьбу о подаянии, всегда задумывается о своих возможностях, как умственных, так и морально-материальных. Всё!
И сидящий на мраморе прикрыл очи.
— Нет, не всё, — парировал вдруг Пахомыч. — У нас есть ещё вопрос, очень и очень важный. А именно: нам бы хотелось знать, С УСАМИ вы или БЕЗ?
— А вы что ж, сами не видите?
— Видим. Но толком не разберём. То вроде бы с усами, то вроде нет.
— В этом-то весь фокус, — улыбался сидящий на мраморе. — А то чего уж проще: отпустил усы и ходишь как дурак, а ребятишки и вопиют: «Эй, усатый-полосатый!»
— Конечно, это фокус, — сказал Пахомыч, — но для чего он? Кому нужен такой фокус? Скажите же всё-таки: С УСАМИ вы или БЕЗ?
— Если я скажу, что я БЕЗ, вы начнёте спорить, что я С усами, так что я предпочту на ваш вопрос ничего не отвечать.
— Не понимаю, — сказал старпом, — почему бы точно не определиться и не заявить прямо: да, я усатый, или ладно — безусый. Вы как будто скрываете свои приметы. Вы что — в розыске?
— Ей-богу, ребята, — сказал Ложноусый, обращаясь к нищей братии, восседающей вокруг мраморного камня, — они из комиссии Огепеучека. Да ни от кого я не скрываюсь! Я честный нищий! А с усами я или без усов — сами разбирайтесь!
— Вы знаете, что мне кажется, сэр, — негромко сказал лоцман Кацман, обращаясь к нашему великому капитану. — Мне кажется, что усы у него растут чрезвычайно быстро, поэтому он их ежесекундно сбривает.
— А зачем? — резонно спросил Суер.
— Если бы не сбривал — они заполонили бы весь земной шар.
— Ерунда, — сказал Пахомыч, — он скрывается. Прячется на этом острове нищих. Прячется от ответственности. Вы же сами понимаете, что среди нищих спрятаться легче всего. Это старый приём всех мошенников — притвориться нищим. А фокус с усами — это полная чепуха, иллюзион. Вы смотрите, как он часто чешет нос. Почешет разик — он с усами, почешет другой — без усов. Усы у него из рукава выскакивают. На резиночке.
Пахомыч до того твёрдо долбил своё, что нам даже стало за него неловко. Твердолобый получался у нас старпом. Идея лоцмана была, конечно, тоньше и глобальней, имела исторические корни.
— Усы на резиночке и просьба подать невозможное как-то не вяжутся между собой, — сказал капитан. — Философия и примитив в одной упряжке. Нет. Этого не может быть.
— Может, может, — долбил Пахомыч. — Абсолютный примитив и в том и в другом случае. Сплошная трусость и самореклама. Обман.
Сидящий на камне между тем весьма внимательно прислушивался к нашему разговору.
— Это просто удивительно, — сказал наконец он, — насколько тонок и умён ваш лоцман и какой дубовый старпом. Ну зачем, скажите на милость, мне скрываться? От кого? От чего?
— Дуб? — переспросил Пахомыч. — Я — дуб? А вы тряхните рукавом, и желательно на лоцмана.
— Не стану я тресть, чего ради?!
— Ради усов, которые в рукаве прячутся!