Красноречие высоко ценится в демократических государствах, сдержанность и благоразумие — в монархиях.
Обычно чем больше советников, тем меньше свободы и разномыслия.
Чтобы пользоваться собственным рассудком, необходима недюжинная смелость.
То, что мы извлекаем из разговоров, в каком-то смысле важнее, чем то, что мы черпаем из книг.
Унижаясь, мы становимся мудрее.
Почти каждый человек, пусть это не покажется странным, считает себя маленьким божеством.
Люди острого ума всегда погружены в меланхолию.
Обычно свой долг перед Богом мы измеряем собственными нуждами и эмоциями.
Богу было угодно даровать человечеству энтузиазм, чтобы возместить отсутствие разума.
Гораздо важнее не что мы читаем, а как и с какой целью.
Если я жалуюсь на отсутствие поддержки, это верное свидетельство того, что я ее не заслуживаю.
Узкий круг чтения и общения — вот чем, мне кажется, гордятся больше всего!
Жизнь хорошего человека — это сатира на человечество, на человеческую зависть, злобу, неблагодарность.
Истинный джентльмен никогда не бывает сердечным другом.
Провидение распорядилось как всегда мудро: большинство профессий в образовании не нуждается.
У всякого умного человека лишь две страсти: алчность и тщеславие; остальное второстепенно и выводимо из этих двух.
Одолжения не сближают людей… тот, кто одолжение делает, не удостаивается благодарности; тот же, кому оно делается, не считает это одолжением.
Хороший человек имеет обыкновение тратить больше, чем он может себе позволить; брать в долг больше, чем он в состоянии отдать, обещать больше, чем он может выполнить, — в результате он часто представляется недобрым, несправедливым и скаредным.
Простых людей поражают невероятные явления; образованных же, напротив, пугает и озадачивает все самое простое, обыденное.
Последнее время я все чаще склоняюсь к мысли, что нам нужно не избавляться от сомнений (которых у нас не так уж много), а, напротив, учиться сомневаться.
Если плохой человек почему-то совершает хороший поступок, нам начинает казаться, что он не так уж и плох; если же допускает просчет хороший человек, мы склонны подозревать, что вся его доброта — чистое лицемерие.
Все наше образование рассчитано на показ — и соответственно стоит; оно редко простирается дальше языка.
В основе всех наших чувств лежат надежда и страх, ибо только они способны заглянуть в будущее… Поэтому если бы не было Провидения, не было бы и религии.
Умные люди умеют льстить так, что похвалы удостаивается не тот, кому лесть адресована, а сам льстец.
Истинные гении не только редко встречаются, но и редко используются по назначению. Надобность в гении возникает лишь в особых, экстраординарных случаях, в обычное же время он часто приносит не пользу, а вред…
Я не знал ни одного хорошего человека, у которого бы не было многочисленных и непримиримых (ибо ничем не спровоцированных) врагов. Спровоцированную вражду можно погасить; но есть ли в природе средство умиротворить человека, который ненавидит вас за то, что вы желаете ему добра?
Людям гораздо привычнее пускаться в яростные споры о преимуществе своих занятий, своей профессии, своей родины, чем приложить все усилия к тому, чтобы в занятиях и профессии преуспеть, а любовь к родине доказать на деле.
Утонченные рассуждения подобны крепким напиткам, что расстраивают мозг и гораздо менее полезны, чем напитки обычные.
Суровость необходима простым смертным, но не пристала начальникам, ведь, наказывая, мы теряем в достоинстве, и чем чаще человека наказывают, тем больше он этого наказания заслуживает.
Вспоминая ничтожность наших давнишних взглядов, мы восторгаемся нашим умственным ростом; мы торжествуем сравнивая, а между тем нам никогда не приходит в голову, что предстоит пройти тот же круг вновь: с высоты нашей завтрашней мудрости сегодняшний триумф предстанет таким же ничтожным, как триумф вчерашний.
Жаловаться на свой век, неодобрительно отзываться о власть предержащих, оплакивать прошлое, связывать самые несбыточные надежды с будущим — не таковы ли все мы?
СИДНЕЙ СМИТ
1771–1845