Нынче Митя нашёл в сарае твёрдую дубовую палку: на одном конце её был корень, согнутый книзу и острый, а другой конец был гладкий. Митя не знал, что это было. Может, дедушка рыхлил землю, как тяпкой, этим острым дубовым корнем или ещё что-нибудь работал. Мать говорила, он всегда работал и ничего не боялся. Митя взял эту дедушкину дубовую тяпку и отнёс её в избу. Может быть, она ему сгодится: дедушка ею работал и он будет.
3
К самому пряслу Климова двора подходило колхозное поле. На поле была посеяна рожь рядами. Каждый день Митя ходил к матери через это хлебное поле и видел, как рожь морилась жарою и умирала: малые былинки ржи лишь изредка стояли живыми, а многие уже поникли замертво к земле, откуда вышли на свет. Митя пробовал подымать иссохшие хлебные былинки, чтоб они жили опять, но они жить не могли и клонились, как сонные, на спёкшуюся, горячую землю.
— Мама, — говорил он, — рожь от жары умаривается?
— Умаривается, сынок. Дождей-то ведь не было и теперь нету, а хлеб не железный, он живой.
— А роса есть! — сказал Митя. — Она по утрам бывает.
— А чего роса! — ответила мать. — Роса сохнет скоро; земля вся поверху спеклась, роса вглубь не проходит.
— Мама, а как же быть-то без хлеба?
— Не знамо, как и быть… Должно, помощь тогда будет, мы в государстве живём.
— А лучше пусть в колхозе хлеб растёт, пусть роса в землю проходит.
— Так бы оно лучше было, да хлеб без дождя не рождается.
— Он не вырастет большой, он спит маленький! — произнёс Митя; он скучал о тех, кто спит.
Он пошёл один домой, а мать осталась на пашне. Дома Митя взял дедушкину деревянную тяпку, погладил её рукою — дедушка тоже, должно быть, гладил её, — положил тяпку на плечо и пошёл на колхозное озимое поле, что было за пряслом.
Там он стал рыхлить тяпкой спёкшуюся землю промеж рядов уснувших ржаных былинок. Митя понимал, что хлебу вольнее будет дышать, когда земля станет рыхлой. А ещё ему хотелось, чтобы ночная и утренняя роса прошла сверху между комочками земли в самую глубину, до каждого корня ржаного колоска. Тогда роса смочит там почву, корни станут кормиться из земли, а хлебная былинка проснётся и будет жить.
Митя ударил нечаянно тяпкой возле самого хлебного стебелька, и стебелёк тот сломался и поник.
— Нельзя! — вскричал Митя самому себе. — Ты что делаешь!
Он оправил стебелёк, уставил его в землю и стал теперь мотыжить землю лишь посредине междурядья, чтобы не поранить хлебных корней. Потом он положил тяпку и начал руками копать и рыхлить землю у самых корней хлеба. Корни были осохшие, слабые. Мать говорила про них, что они малодушные, и Митя осторожно ощупывал пальцами и разрыхлял почву вокруг каждого ржаного корешка, чтобы не сделать ему больно и чтобы роса напоила его.
Митя работал долго и ничего не видел, кроме земли у ослабевших, у дремлющих былинок.
Он опомнился, когда его окликнули. Митя увидел учительницу. Он не ходил в школу, мать сказала ему, что осенью отдаст его в школу, но Митя знал учительницу. Она была на войне, и у неё осталась целой одна правая рука; однако учительница Елена Петровна не горевала, что она калека; она всегда была весёлая, она знала всех детей на деревне и ко всем была добрая.
— Митя! Ты что тут копаешься? — спросила учительница.
— Хлеб пусть растёт! — сказал Митя. — Я хлебу помогаю, чтоб он жил.
— Как же ты помогаешь? А ну расскажи мне, Митя! Расскажи скорей, ведь сушь стоит!
— Он росу будет пить!
Учительница подошла к Мите и посмотрела на его работу.
— Тебе бы играть надо, тебе не скучно работать одному?
— Не скучно, — сказал Митя.
— А отчего тебе не скучно?.. Приходи завтра ко мне в школу, мы оттуда в лес на экскурсию с ребятами пойдём, и ты пойдёшь…
Митя не знал, что сказать, потом он вспомнил:
— Я маму всё время люблю, мне работать не скучно. Хлеб помирает, нам некогда.
Учительница Елена Петровна наклонилась к Мите, обняла его одной рукой и прижала к себе:
— Ах ты милый мой! Какое сердце у тебя — маленькое, а большое!.. Знаешь что? Ты тяпкой будешь мотыжить, а я пальцами у корней буду копать, а то у меня рука-то всего одна!