— Слушаюсь, — откликнулся Соколли, склонив голову. — Но будет лучше, если вы поедете в лодке, а не в паланкине. Прибыли галеры из Карадениза (Черное море), и вы сможете проделать весь путь до Сигетвара по воде.
В этом Соколли был уверен, потому что значительную часть жизни прожил у реки, к западу от которой располагались горы.
Когда сераскер вышел отдать необходимые распоряжения, в шатер вновь вошел чтец Корана, возвысив голос:
— Воистину, ты не можешь не наставлять того, кого желаешь наставлять, Аллах же наставляет кого угодно.
Откинувшись на подушки, Сулейман ощутил, что на него давит груз сомнений. Сорок шесть лет он решает за людей, чего им делать, а что не делать… Возможно, с его стороны было глупо велеть им уничтожить музыкальные инструменты, особенно флейты, музыка которых доставляла ему столько удовольствия.., из-за того, что такое удовольствие могло быть неугодным Аллаху. Но мог ли быть в этом уверен даже Ибн-Сауд?
Корабль, который ему предложили для перемещения по реке Драве, был легкой яхтой, празднично сияющей позолотой корпуса и полумесяца на мачте. Лежа под плотным балдахином, Сулейман смотрел через отверстия для глаз на берега. Слева, где высились горы, к реке достаточно близко подходила дорога и было видно, что на ней делается.
Несколько волов тащили большую осадную пушку. Животные двигались медленнее, чем яхта против течения. Султану объяснили, что это пушка «Кацианер», названная по имени австрийского генерала, который бежал из своей страны, чтобы укрыться среди подданных Османской империи.
Сулейман улыбнулся сообщению, призванному его развеселить. Он подумал, что бы сделали с ним годы, если бы не было необходимости переправлять через моря пушки, порох или корабли.
На камне у реки сидел янычар, свесив босую ногу в холодную воду. Очевидно, он поранил ступню и теперь промывал рану. Но все внимание парня занимала флейта, на которой он играл. Ее жалобная мелодия плыла над чуть взъерошенной поверхностью реки.
Заметив позолоченную яхту, солдат сделал рукой козырек над глазами, чтобы лучше ее разглядеть. Казалось, зрелище его удовлетворило, поскольку он стал более усердно дуть во флейту, болтая в воде ногой.
Сулейман наблюдал за жизнью на берегу, пока яхта не вошла в тень от обступивших реку гор. Яркий свет вокруг него перешел в сумрак, как будто с неба опустился занавес.
Паланкин султана поднесли к беседке, приготовленной для него на возвышенности, с которой просматривался Сигетвар. Появился ага янычар. Он попросил Сулеймана позволить ему разведать, что находится впереди, внизу за возвышенностью.
Через боковую смотровую щель султан видел живописную долину, по которой вилась дорога. По мосту она пересекала ров, наполненный водой, и подходила к городку с серыми зданиями и крышами из красной черепицы. Над крышами возвышался замок весьма необычного вида.
Башня крепости Сигетвар была задрапирована алой тканью. Пока Сулейман глядел на нее вместе с обступившими его всадниками, цитадель вспыхнула ярким цветом. От нее отражались солнечные лучи. Всадники объяснили, что христиане приделали к башне крепости металлические пластины, которые сияют как солнце. Крепость выглядела нарядной и праздничной.
Из цитадели прогрохотал одиночный пушечный выстрел, дым от которого медленно плыл в ярких лучах света.
— Аллах свидетель, салют, — проворчал ага рядом с султаном.
Так Николас Зриньи из Сигетвара салютовал Сулейману, который обрек его и город на уничтожение. Интересно, подумал Сулейман, крепость на Мальте была тоже так задрапирована, а на горных вершинах в Черногории реяли знамена? У этих христиан есть какой-то внутренний стержень, какое-то стремление посмеяться над судьбой. Этого султан никак не мог понять, хотя и пытался…
Через двадцать четыре дня сераскер Соколли вошел в спальные покои павильона, который Сулейман больше не покидал. Это случилось как раз в памятный для султана день, день славы. Именно в этот день он принял капитуляцию Белграда, направился к очередной победе у Мохача и затем прибыл в Буду. В этот день штурм массивных стен крепости Сигетвар был особенно неистовым. Он продолжался до темноты, потому что турецкие военачальники хотели до заката доложить Сулейману о падении крепости — хотели преподнести это семидесятидвухлетнему повелителю в качестве подарка.
Лежа в постели со взглядом, устремленным вверх, султан поинтересовался исходом штурма.
Соколли ответил кратко:
— Еще не взята. — Зная ужасные подробности штурма, он не хотел ни притворяться, ни обещать. — Нам придется подвести мины под участок стены. — Нахмурившись, добавил:
— Это займет четыре-пять дней. Может быть, семь. — И замолчал, напрягшись в ожидании возражений или непредсказуемых приказов султана.
— Мехмет Соколли, — сказал Сулейман, — число дней не имеет значения.
Покинув шатер, Соколли подумал, что впервые за последнее время султан не отдал ему никакого приказа.
На пятую ночь подрыва стены не произошло. В эту ночь было тихо. Измученный лекарь спал. У ночной лампы сидел Соколли, развертывая сильными пальцами бумажный свиток с написанным текстом.
Рядом лежал мертвый султан Сулейман-хан. Только Соколли и лекарь знали, что повелитель мертв. Теперь он, Соколли, стал Носителем бремени.
Сначала больших проблем не будет, думал визирь. Ведь Сулейман сам настоял на этом походе. Здесь, в горах Венгрии, тело султана будет содержаться в шатре так, словно он еще жив. Никто не должен знать о его смерти.
Затем, когда произойдет подрыв стены, будет покончено с Николасом Зриньи и Сигетваром, участники штурма получат от имени Сулеймана награды.
После этого тело султана будет направлено в закрытом паланкине в Белград. Потребуется три недели, чтобы добраться до Белграда, и еще три, чтобы посыльный домчался до Кютахьи, загоняя по пути лошадей, вызвал Селима Пьяного в Белград. Только потом можно будет сообщить правду народу.
Подсчитав дни, Соколли поднялся. Оглядев спальные покои, погасил лампу.
В темноте Мехмет Соколли пережил на миг чувство, похожее на страх. Он сделал первый самостоятельный шаг от кровати. В темноте и полной тишине Соколли заставил себя осознать, что повелитель, которому он служил всю свою жизнь, больше не освободит его от ответственности…
Быстро подойдя к занавеси, перегораживавшей вход, визирь как бы рассеянно сообщил стражникам, что султан спит. Он приказал посыльному отвезти послание Селиму, сыну Сулеймана.
Глава 6. СПАД ТУРЕЦКОЙ ВОЛНЫ
Селим продемонстрировал свою несостоятельность при первом же испытании. Фактически он оказался более немощным, чем предполагал Соколли. Когда Селим перебрался из Азии в Константинополь, город уже знал о тайне визиря. Толпы янычар, окружившие сераль, требовали подарков. Испугавшись, наследник пообещал им немедленно выдать вознаграждение и отправился в Белград.
Там, обнаружив полевую армию, оплакивающую кончину султана, Селим спрятался в шатре и велел Соколли изложить свои требования. Первый визирь так и сделал. Селим то ли из-за страха, то ли из-за отсутствия здравого смысла назначил мрачного хорвата пожизненным визирем империи. Сын Сулеймана прожил еще восемь лет, столько же Ибн-Сауд. Соколли же управлял империей еще пять лет при султане Мураде III, сыне Селима.
Однако сейчас последний из великих османских султанов был мертв. Селим даже не осмелился присутствовать при его захоронении рядом с гробницей Роксоланы в Сулеймании. И хотя впоследствии в серале появлялись выдающиеся деятели, некоторые из которых даже продемонстрировали недюжинные военные способности, на Сулеймане завершилась череда судьбоносных повелителей Османской империи.
Закат династии османских султанов был внезапным, как падение занавеси. Гораздо более резким, чем деградация Испанской империи после смерти короля Филиппа II. Однако кое-что другое пережило века. Эта была внутренняя сила нации, которая оказалась жизнеспособнее ее правителей, бывших нередко просто марионетками. Турецкая нация пережила Великолепную Синьору Венецию, обширные империи Испании и Австро-Венгрии.