— То-то и оно. — Его отец предупреждающе поднял перст. — До Халеба доходят разные вести… и разные слухи. Издали может показаться, что ныне ты весьма усердно служишь еретику.
— Если засеял поле сегодня, не предвкушай наесться хлеба завтра поутру. Так ведь говорит пословица, — заметил везирь Юсуф.
— Но ведь у тебя теперь достаточно сил… Великий атабек не понимает, почему этот немощный и трусливый юнец до сих пор сидит на троне. Я слышал, что после победы над неверными египтяне восхваляют тебя как героя. За чем стало дело? — продолжал задавать вопросы Наим ад-Дин Айюб, а его сын видел, что устами отца вещает сам атабек и самые каверзные вопросы еще впереди.
— Здесь не достаточно одного беглого взляда, — покачал головой везирь халифа аль-Адида. — Здесь не достаточно прислушиваться только к гомону толпы. Египет — это очень глубокий омут, и не сразу разглядишь, какие крокодилы в нем водятся. Да, отец, здесь все еще правит династия еретиков. Но эти еретики — возможно, с помощью самого Иблиса или духов пустыни — привели Египет к процветанию. Здесь в руках не только самого халифа, не только его придворных и у купцов, но и в руках тысяч ремесленников сосредоточено огромное богатство, и в нем заключена сила куда большая, чем в любом войске. Я вижу, я чувствую, что опорой своего благополучия египтяне вольно или невольно считают халифа, каким бы слабым и малодушным он ни был. Если сегодня я возьму приступом дворец халифа и опрокину его трон, завтра со дна омута поднимутся такие чудовища, с которыми мне не совладать. Великий атабек не видит этого омута из далекого Халеба, отец.
Некоторое время Наим ад-Дин Айюб сидел в раздумьях, пощипывая бороду.
— Кстати о богатстве Египта, — как бы невзначай проронил он. — Легко понять, почему великий атабек волнуется. Он мог бы вдвое увеличить свое войско и напасть на франков, уже не опасаясь предательских ударов в спину. Приходит пора джихада. Медлить не достойно…
— Отец, я тоже поклялся Всемогущему Аллаху вести джихад против франков! — невольно повысив голос, изрек Юсуф. — И я поклялся Всемогущему Аллаху изгнать франков из Палестины. Если бы Всемогущий Аллах не принял моей клятвы, разве Он оставил бы мне жизнь?
У добродетельного Айюба приподнялись брови.
— Ангел Смерти приходил ко мне, отец, — уже тихим голосом добавил Салах ад-Дин. — И когда я повторял клятву, он всякий раз отходил, чтобы забрать душу другого.
— Ты говоришь о доблестном эмире Ширку, твоем дяде? — осторожно спросил Наим ад-Дин Айюб.
— Я не видел, к кому Асраил удалился от меня в ту ночь, когда скончался везирь Ширку, — сказал Салах ад-Дин.
— Мы слышали, что доблестный эмир поддался роскоши и стал вести невоздержанную жизнь, не достойную правоверного мусульманина, — проговорил его отец, брат покойного Ширку, хмуро сводя брови. — Возможно, его постигло наказание… Но я хочу напомнить тебе, Юсуф, что великий атабек всегда являл собой пример благочестия, ясный и сверкающий, как ограненный алмаз.
— Несомненно, великий атабек аль-Малик аль-Адиль Нур ад-Дин Махмуд — самый благочестивый из всех правителей на землях Пророка, мир да пребудет над ним, — искренне подтвердил везирь халифа-еретика слова своего отца.
Действительно, в ту пору лишь один из правоверных властителей, Нур ад-Дин, вел почти аскетический образ жизни.
— Его сердце горит стремлением к джихаду. Всемогущий Аллах велит ему скорее продолжит дело отца, — настойчиво внушал своему сыну посланец атабека. — Если у тебя еще не достает сил сместить халифа, то у тебя должно хватить ума прибрать к рукам хотя бы часть несметных богатств. Тот же Шавар даже в пору своих неудач без труда подкупал своих врагов и друзей, легко тратя на это не менее ста тысяч динаров в год. Даже такой суммы хватило бы атабеку, чтобы значительно укрепить свои силы.
Салах ад-Дин сделал гневный вид:
— Уж не думаешь ли ты, отец, что золото стало прилипать к моим рукам, стоило мне сделаться везирем?
Наим ад-Дин Айюб пристально посмотрел сыну в глаза и даже прищурился, словно ему пришлось вглядываться в яркий огонь.
— Аллах свидетель, такой гнусной мысли не могло появиться у меня в уме, — ответил он твердо.
— А у великого атабека? — полюбопытствовал Салах ад-Дин.
Добродетельный Айюб колебался одно мгновение.
— Что, как ни твоя бескорыстность подвигла его настаивать на том, чтобы ты отправился в Египет вместе с эмиром Ширку? — ответил он вопросом на вопрос и тут же добавил еще один: — Кто как не ты, Юсуф, мог предостеречь моего доблестного, но простодушного брата от опрометчивых шагов?