Все счастливые страны счастливы одинаково. То есть в Австралии тоже были свои стройки века. БАМ — трансконтинентальную железку Сидней—Дарвин — запустили в этом году. А Днепрогэс, как и положено Днепрогэсу был раньше. Сразу после войны. Строительство каскада электростанций в Снежных горах.
И — по поводу юбилея этого мероприятия — снимает SBS многосерийную документальную передачу «как это было». По поводу чего меня как—то посреди рабочего дня в очередной раз хватают и волокут. Волокут довольно далеко, километров за сто, под самые Синие (Синие, а не Снежные) горы. Режиссерше—японке нужно проинтервьюировать очередного ветерана — а он оказался русским.
Приезжаем. Участок из рассказа Саймака. Называется «необъятный двор». Фруктовые деревья с белеными стволами, теряющиеся в дымке огородные площади. Теплицы. Посреди всего этого ходят цесарки и павлины. Вернее, когда ходят, а когда и бегают, потому что их гоняют совершенно буржуазного вида и патологического размера гуси. Паниковский умер бы на месте.
Хозяин всего этого рая — товарищ лет 60, крепкий как пресловутый боровик. Обхаживал режиссершу, крутил для нее «солнце» на турнике… По английски говорит грамотно, свободно, почти без акцента — и я совершенно не понимаю, зачем тут я. А потом начинается интервью — и все становится ясно.
Хозяин говорит — мол, белорус, был в партизанах, случайно прихватили в городе и отправили в Германию на работу, возвращаться не стал, приехал в Австралию в 46, в 19 лет, сразу же пошел искать работу, попал на строительство, был назначен руководителем группы подрывников…
Режиссерша: А Вы что—то кончали, или были подмастерьем?
Хозяин: Да что я кончал? Я и школу—то не кончил, война началась. Я диплом строительный уже здесь получал.
Режиссерша: (в легком недоумении) А почему вас тогда взяли в подрывники? Да еще руководителем? Ведь это тонкая работа, требующая умения и опыта.
Хозяин: Ну понимаете, я ж с под Брянска, а главный инженер участка у нас был с под Варшавы.
Немая сцена.
И дальше уже я сорок минут объясняю съемочной группе, почему главный инженер из Варшавы автоматически решил, что у паренька из—под Брянска, ушедшего в лес в конце 41, несомненно есть соответствующий опыт и умение, если речь идет о подрывных работах.
Потом они просят уже его рассказать все это по—английски. И получают уже полуторачасовую лекцию о радостях рельсовой войны и о том, каким удовольствием было в 46 взрывать неохраняемые и не возражающие объекты.
По дороге обратно, спрашиваю японку все ли ей теперь понятно.
— Да, — говорит она. — у меня дед точно так же о войне в джунглях рассказывал.
Приходили граждане из телефонной компании, предлагали новый интернет—пакет. Мы взяли на пробу. Один из них — пакистанец — был обладателем редкого имени Саид. Я открываю рот, чтобы представиться в ответ, и тут он прерывает меня быстрым «I know. Strelyali». Видимо, мы не первые жители СССР, попавшиеся на его жизненном пути.
«А ведь с виду такие приличные люди». — сказала некая дама обоим ипостасям Антрекота, узнав, что мы играем в стратегические игры.
Да, был грех. Состояли членами местной Спартанской ассоциации и регулярно резались в солдатиков (в буквальном смысле слова) на выходных. А раз в два—три месяца ездили на военную базу — там был центр переподготовки и мы играли с штабистами за вероятного противника. Довольно часто выигрывали, поскольку закон нам был не писан и с ресурсами мы дальше чем на кампанию не загадывали. А играть там мы любили — на базе были совершенно роскошные тактические симуляторы. И как—то раз один такой симулятор засбоил и танковое звено развернулось и просто ушло с карты. Вообще—то в боевой и даже в учебной обстановке еще и не такое бывает — однажды во время учений вот такое звено увязло на солончаке, потому что командир принял за ориентир одиноко стоящего кенгуру — но тут штабные товарищи возмутились. Так что системщики пошли искать пропавшие танки, а мы вывалились во двор, где и принялись курить и, естественно, трындеть разнообразные байки. Доходит очередь до меня, я со вкусом излагаю историю, имевшую быть на аэродроме в Капустином Яру… и тут ко мне сквозь толпу продвигается незнакомый рыжий майор (естественно, с надписью «Патрик» на нем) и как—то нехорошо спрашивает:
— Это какой Капустин Яр?
— Как какой, ну Капустин Яр, в России.
— Вы знаете людей, которые работали в Капустином Яру?
— Да…
— Вы вообще знаете, что такое Капустин Яр?
— Да, конечно.
— Стоп. — он мотает головой, — Вы откуда?
— Из Спартанской ассоциации. А вообще из СССР.
— А как вы здесь….
— Пригласили. Вы же и пригласили. Я здесь уже второй год играю.
— А может вы и Северск–2 знаете?
— Ну не сказать, что знаю. Знаю, что есть. Отец там бывал. Впрочем, он почти везде бывал.
— А кто у вас отец?
— Поэт.
На этом майора закоротило. Спас его от безумия начальник программы, который вломился между нами и приказал несчастному отставить ловиться на геймерские розыгрыши. А нам, соответственно, отставить морочить голову замначальника службы безопасности базы, а то он тут сейчас всех разгонит. Есть, сказали мы. Потому что не объяснять же про культурные мероприятия у военнослужащих и странные вещи, к которым обязывало литераторов членство в Союзе Писателей.
Так это дело тогда и обошлось. А потом ахнуло 11 сентября, уровень контроля подняли — и нас на базу пускать перестали.
А потом ахнуло 11 сентября[2]
Кстати, об 11 сентября. Мне тут на работе историю поведали.
Была некая фирма, занималась ценными бумагами и всякими биржевыми делами. Располагалась в этих самых башнях — по оффису в каждой. В каждом оффисе — куча компьютеров. Информация, в высшей степени ценная, лежит, естественно, на серверах. И её надо бэкапить. Так они умную схему придумали: установили между башнями лазерный канал, 100Mbps. Полный mirroring серверов и взаимный бэкап. Схема вполне надёжная — случись в одном здании пожар, сгори оффис со всеми потрохами — все данные сохранены.
Каково же было их удивление, когда.
Еду домой. В трех кварталах от работы меня останавливает полиция и просит подышать в трубочку. Дышу. Все в нормально. Полицейский смотрит на меня и прости пройти к их машине для краткого медосмотра. Однако, думаю я, нарушений за мной никаких, да они бы сказали, если б были. Что, на нашей Херберт сегодня клуб любителей марихуаны собирается что ли? Иду. И действительно. Берут кровь, измеряют давление… Потом полицейский смотрит на меня:
— Простите. Но вы явно не в состоянии вести машину. У вас температура 37.4, давление 80/40 и пульс…
— Офицер, простите, это моя нормальная температура, нормальное давление и нормальный пульс. Вот справка от врача. — справка, полученная для еще осенней поездки переводчиком на конференцию в Дарвин (они там сильно гонконгского гриппа боялись), так с тех пор и лежала у меня в кошельке. Никогда не надо выбрасывать бумажки.
Изучили справку, покивали, проводили до машины.
— Ну, если все в порядке, тогда скажите, — говорит полицейский, — почему вы по совершенно темной улице ехали с одними габаритными огнями.