Выбрать главу

Хью приглушенно фыркнул, но Элис, глядя мужу прямо в глаза, проговорила:

— Ваши люди?

— Да, другие не послушались бы меня.

— В районе брода река всего два фута глубиной, сэр, а ваши люди носят только кожаные панцири и легкие доспехи.

Николас бросил полный раскаяния взгляд на Хью, но великан продолжил:

— Он был достойным противником, Ник, верным своему королю.

— Да, — подтвердил Николас, — но есть еще и другие причины. — Его взгляд не оставлял сомнений, что он дал возможность Ловеллу бежать из любви к ней.

Он повернулся к Хью. — Знаешь, — уныло сообщил он, — Дэйви Хокинс погиб, прикрывая отступление Ловелла.

— О нет! — воскликнула Элис и разрыдалась, не заметив, как Николас заключил ее в объятия.

— Возьми пару крепких ребят и займись его погребением, — распорядился Николас.

— Мы заберем его с собой, — решил Хью. — Моя возлюбленная захочет, чтобы его похоронили дома. — Он исподлобья посмотрел на Николаса. — Думаю, не стоит трезвонить тут, кому он был предан.

— Согласен, — кивнул Николас. Он убрал волосы Элис с мокрых щек и наклонился, чтобы поцеловать ее веки, в первый раз не заботясь, есть ли кто-то поблизости. — Делай, как считаешь нужным, Хью.

— Тогда я еду в Вулвестон сразу, как мы закончим тут.

— Мы оба поедем, — тихо произнес Николас. — Я поручу мою жену заботам короля. Она будет с ним в безопасности.

— Нет, — резко выпрямилась Элис. — Я еду с вами.

— Вы не можете, — заверил ее Николас. — Ехать слишком опасно. Каждый мятежник, избежавший сегодня смерти, побежит назад на север. Иди, Хью, я скоро догоню тебя.

Элис не обратила никакого внимания на уход Хью.

— Я буду в безопасности с вами. — Она посмотрела Николасу прямо в глаза. Видя, как он колеблется, она воскликнула с яростным отчаянием:

— Моя дочь в Вулвестоне, сэр! Я не останусь здесь, что бы вы ни делали. Если понадобится, я поскачу отсюда одна, как только вы уедете!

— Богом клянусь, мадам, — рявкнул он, — не испытывайте мое терпение! Я клянусь вам сейчас, что, если моя дочь когда-нибудь проявит хоть каплю дерзости своей матери, я выполню свой долг!

— Если вы когда-нибудь поднимете на нее руку, Николас, Бог свидетель, я…

— Я также клянусь, любовь моя, — добавил он уже мягче и приложил палец к ее губам, — что, если когда-нибудь она проявит хотя бы крупицу вашей отваги, я награжу ее золотыми монетами, как Гуилим награждает наших юных лучников.

Успокоившись, тронутая словами Николаса, Элис поцеловала его палец, прижатый к ее губам, и улыбнулась:

— Я люблю вас так сильно, Николас ап Дафидд. Однажды, обещаю, я подарю вам еще одного сына, и не важно, сколько дочерей у нас появится.

Он улыбнулся в ответ:

— Я не сомневаюсь в вас, дорогая, но, признаюсь, мысль о таком количестве дочерей показалась мне чертовски пугающей.

— Да, — согласилась Элис, глядя в сторону реки. Она пожалела, что посмотрела туда, потому что от вида бойни, происшедшей внизу, ее глаза опять наполнились слезами. — О, Николас, в какой ужасный мир попадают наши дети!

— Не такой уж ужасный, дорогая, — возразил он спокойно. — Это хороший, светлый мир, и у нас есть король на троне, который собирается сделать его лучше. А что до интриг и заговоров, скоро мы им всем положим конец.

Она медленно достала медальон из-за корсажа и показала Николасу.

— Дэйви привез его от Ловелла. Он сказал, что я должна передать его вдовствующей королеве, если восстание провалится.

Николас спросил спокойно:

— И вы отдадите ей его?

Она удивленно посмотрела на него:

— Вы мне не запрещаете?

— Вы должны выбрать сами, любовь моя.

— Вы мне предлагаете страшный выбор, — прошептала она. — Медальон доказывает, что он жив, Николас. Вот почему Элизабет поддержала мятежников и почему Линкольн так и не объявил себя наследником. Симнел — всего лишь марионетка, сэр, символ. Они не рисковали, подвергая принца опасности. Я думаю, что они назвали его по имени дня нашей свадьбы, Материнскому воскресенью, воскресенью симнелей. А теперь он должен будет служить на кухне Генриху, бедный мальчик.

— По крайней мере он не потеряет голову, — сухо заметил Николас.

— Но что мне делать с медальоном?

— Вам необязательно решать сейчас, — посоветовал он. — Есть время обдумать все до нашего возвращения в Лондон. Так что успокойтесь, дорогая, не надо больше слез. Если от них заржавеют пластины моего панциря, я никогда не смогу снять его и показать, как сильно я люблю вас.