— Ты смеешься, как я… — сказала она. — У тебя должен быть талант.
— У меня есть талант, — твердо сказала хористка, со смелым взглядом прямо ей в глаза.
— Аоh?! А голос?
— Контральто…
— Ты недурна собою, у тебя, ты говоришь, голос и талант, — почему же ты только хористка?
— Не везет!
Н-а вдруг протянула ей свои длинные, скелетные руки, и голубая улыбка глаз ее сделалась очаровательна.
— Брось эти тряпки, — сказала она, презрительно теребя на хористке розовый греческий хитон. — Хочешь ехать со мною в Милан? Ты мне тоже нравишься. Я сделаю из тебя артисту!
Таким образом исчезла из Одессы оперная хористка Александра Борх, с тем чтобы лет десять и даже с лишком спустя возвратиться в Россию знаменитою Александрою Викентьевною Светлицкою, которая «сделала» уже и «Скала», и «Ковент-Гарден», и Grand Opera [154] и ехала теперь без ангажемента и контракта, но в расчете и с полным правом занять доходное, видное и почетное, пожизненное место в Петербургской Императорской опере. Дело Савицкой, которое, начинаясь, стягивало к себе все свободные, сильные дарования, перехватило Светлицкую на дороге, завлекло и удержало. К Елене Сергеевне эта женщина сначала прильнула было с энтузиазмом такого же страстного поклонения, как и тот порыв, что бросил ее когда-то к ногам покойной Н — ы и надолго приковал к ней цепями мучительной и позорной дружбы. В последние годы свои окончательно спившаяся и сумасшедшая, дива была ужасна и поработила себе ученицу свою с ревнивым неистовством, в котором лучшие чувства дружбы мешались с сквернейшими страстями извращенного разврата. Но гордый, недоверчивый, холодный, как лед одинокой вершины, характер Елены Сергеевны не ответил этой артистической влюбленности, — быть может, именно потому, что пред Светлицкою бежала дурная слава, и красавица-директриса разглядела или заподозрила под эстетическими восторгами своей новой примадонны большую грязь. Как бы то ни было, хорошие и искренние отношения между ними продолжались очень недолго, — года через полтора остались только любезные, да и то в глаза. Расставаться этим женщинам — обеим — было нерасчетливо, невыгодно, ни к чему; но, крепко связанные общим делом, они втайне не любили, а может быть, даже и ненавидели одна другую настолько же, насколько ласково улыбались при встречах и умело обменивались милыми словами. Перевес нелюбви был на стороне Светлицкой. Между нею и Савицкою осталось что-то, о чем обе молчали и знали лишь про себя, но чего Александра Викентьевна и не хотела, и не умела простить, и, вспоминая, с годами все больше и упорнее окрепала в тихой, себе на уме, мстительной вражде. Она была неглупа, довольно остра на язык, умела хорошо выдерживать маску внешнего добродушия и с самым невинным видом вонзать не-приятельнице шпильки, входившие глубоко в сердце. Самые злые сплетни о себе Савицкая всегда и безошибочно приписывала изобретательному языку Светлицкой. Савицкая, скрытная, презрительная, застывшая в своем ледяном величии бесполой феи, никогда не удостаивала отвечать на эти выходки, хотя бы малою, прямою местью, но иногда умела как-то, без слов и резких поступков, подчеркнуть свое мнение о Светлицкой с такою выразительностью, что в костре старой ненависти сразу вырастало новое топливо. В последние годы Светлицкая значительно притихла. Годы брали свое. Ее несравненный когда-то контральто начал падать, не то чтобы сипя или слабея в звуке, но переходя в ту неприятную, пустую громкость, которая в певице говорит выразительнее всего о старости и слишком долгом опыте пения. Она очень хорошо понимала, что в ее карьере это — начало конца, и потрухивала строгой директрисы, ежедневно ожидая, не воспользовалась бы та придиркою — отделаться от нее, выжить ее из труппы или хоть убавить ее крупный оклад. Два года назад театр торжественно отпраздновал двадцатипятилетие артистической деятельности Светлицкой, и по предварительному, конечно, соглашению с нею дирекция поднесла ей как подарок пожизненный контракт. Это было очень трогательно, об этом много писалось в газетах. Светлицкая на сцене плакала, красиво и кругло прижимая платок к глазам, артисты целовали ее руки, артистки целовали ее в лицо, хор пел славу, оркестр гремел туш за тушем, струнный квартет стучал смычками, а публика неистовствовала в зале, освещенном а giorno [155]. Но — на завтра юбилея Светлицкой вдруг стало нечего делать в репертуаре, а в ролях ее все чаще и чаще начали появляться дебютантки, — правда, все неудачные и потому не колебавшие положения артистки. Но уже одно обилие их и охота, с какою дирекция давала альтовые дебюты, указывали старой певице, что, джентльменски обеспечив ее богатой пенсией, опера считает конченными свои обязательства к ней, ищет возможности отделаться от нее как от артистической силы, и если что спасает ее, так это, что покуда слаба молодежь, приходящая на смену. Контральтовый репертуар невелик и сам по себе, а Светлицкая чувствовала, как враждебная рука молчаливой директрисы еще сокращает его со дня на день уже и уже. Из репертуара мало-помалу исчезли все оперы, где контральто занимает первое место, и только любовь Андрея Берлоги петь «Руслана» и Иуду в «Маккавеях» сохранили Светлицкой ее знаменитых Ратмира и Лию. В промежутках ей приходилось изображать Спиридоновну в «Вражьей силе», Солоху в «Черевичках», Свояченицу в «Майской ночи» — характерные партии, которые все контральто ненавидят за их служебность и за необходимость появляться на сцене в некрасивом гриме комической старухи. Делалось это так ловко и тонко, что протестовать и спорить было не с чем. [156]
154
«Ковент-Гарден» — Королевский оперный театр в Лондоне, основанный в 1732 г. актером Дж. Ричем как драматический. С 1847 г. — оперный театр, один из центров мировой музыкальной культуры.
Grand Opera («Гранд-Опера») — Парижская опера; официальные названия — Национальная академия музыки и танца и Национальный оперный театр, основанные в 1671 г. под названием «Королевская академия музыки»; один из центров мировой музыкально-театральной культуры.
156
…петь «Руслана» и Иуду в «Маккавеях»… — Руслан — герой оперы Глинки «Руслан и Людмила». Иуда Маккавей — главный персонаж оперы А.Г. Рубинштейна «Маккавеи» (1874), поставленной в петербургском Мариинском театре в 1877 г. (как часть проекта создания «театра духовной музыки»). Опера успеха не имела.
Ратмир — персонаж оперы Глинки «Руслан и Людмила» (1842).
Спиридоновна в «Вражьей силе» — хозяйка постоялого двора из оперы Серова.
Солоха в «Черевичках» — мать кузнеца Вакулы из оперы Чайковского «Черевички» (1885) на сюжет повести Гоголя «Ночь перед Рождеством».
Свояченица в «Майской ночи» — свояченица Головы — персонаж из оперы Римского-Корсакова «Майская ночь» (1880) на сюжет одноименной повести Гоголя.