Это была победа! Завтра ее надо закрепить, и это сделаем мы. Ужин прошел очень весело.
— Завтра будет горячо, — говорили одни.
— Давно пора, — отвечали другие.
Мы разлеглись на снопах скошенного овса и говорили о завтрашней битве. Неожиданно появился генерал Кордебюгль и встал напротив палатки полковника.
— Победа! — не слезая с лошади, прокричал он зычным голосом. — Я только что виделся с императором. Он в Лонвиле, и именно там до него дошла эта прекрасная новость. Узнав о победе, император пришел в волнение и воскликнул: "Проклятье больше не тяготеет над нами!"
Над нами не тяготеет проклятье! Глядя на горящие вдали деревни и опоясавшие город огни солдатских стоянок, я не мог отделаться от мысли, что слова генерала невольно заставили меня вспомнить о жулике Лашингтоне. Черт побери, ведь сказать такое мог только игрок!
Когда на кон поставлена Франция, какое имеет значение, делаете вы ставки абсурдные или безумные? Между одним и другим разница не велика.
Утром еще до восхода солнца прозвучала команда: "По коням!"
— Ну вот, д’Арондель, кажется, начинается, — сказал мне Франческас.
Я, как и сержант, полагал, что мы двинемся в сторону Меца или дойдем до Арса, переправимся через Мозель и ударим пруссакам в спину, но вместо того, чтобы двигаться прямо или свернуть налево, мы повернули направо.
— Ну это уж слишком, — пробормотал Франческас. — Когда противник на севере, мы идем на юг, а когда он на юге, мы идем на север. Если же он на севере, на юге и на востоке, мы движемся на запад. Вот повезло так повезло! Все делается как будто специально для вас, д’Арондель. Когда мы доберемся до Ла Манша, а мы обязательно туда доберемся, вы прыгнете — вы ведь хорошо прыгаете — и первым окажетесь в Англии. Пусть меня повесят, если я что-то понимаю во всем этом. Интересно, а эта скотина Пенанрос что-нибудь понимает?
— Не стоило и просыпаться сегодня утром, — отозвался бретонец.
— Когда этот дурачина не говорит глупостей, его устами глаголет сама мудрость.
Совсем недавно мы наблюдали за боями в окрестностях Меца, и поэтому для нас ситуация была совершенно ясна: пруссаки подковой охватили Мец, и эта подкова тянулась с севера на юг, выгибаясь в восточной части местности. Следовательно, мы имели возможность выдвигаться лишь с запада и пытаться обойти пруссаков, расположившихся буквально у нас под носом. Однако мы не знали и не могли знать об одном очень важном обстоятельстве. Пока император в течение всей последней недели пытался понять, должен ли он сохранить за собой командование армией, пока он с утра до вечера проводил военные советы, принимая утром одно решение, а вечером меняя его на другое, пока он отдавал противоречивые распоряжения, приказывая сегодня дать сражение на Ниде, а завтра — отступать к Шалону, пруссаки, твердо знавшие, что они хотят и как надо осуществлять намеченные планы, неуклонно продвигались по французской территории, и в результате возникла реальная угроза, что нам отрежут пути отступления к Вердену. С этой целью пруссаки стянули две армии, одна из которых, под командованием Штейнмеца, двигалась на юг от Трира, а другая, которой командовал прусский принц, шла на север от Нанси. Однако у нас в полку никто не знал, что наша армия, вместо того чтобы продвигаться вперед, на что все мы надеялись, на самом деле маневрировала, пытаясь отступить к Шалону. Вдобавок ко всему мы не знали, что наш полк включили в эскорт императора, который сейчас очень спешил, чтобы, как сам он выразился, "быстрее дойти до Вердена". Воистину эти его слова по наивности могут соперничать со стишками, посвященными покойному Ла Палиссу[67].
Сложившаяся обстановка была непонятна не только солдатам, но также офицерам и генералам. В этом нет ничего удивительного, ведь те, кто своими руками пишут историю, разбираются в ней гораздо хуже других. Когда идут боевые действия, раздобыть газету считается большим везением. Я помню, какая очередь, состоявшая из желающих ознакомиться с обстановкой, выстроилась к моему лейтенанту, которому я по возвращении в полк отдал газету, купленную в Меце.
67
Жак Шабан де Ла Палисс — видный французский военачальник, служивший в XVI веке трем французским королям. С его именем связано понятие "ляпалиссиада", что означает утверждение, отражающее очевидное. В XVIII веке была популярна песенка о Ла Палиссе, в которой были такие слова: "За час до своей смерти он был еще живой".